Арбатская излучина - страница 39

Вадим поднял голову, на побледневшем лице и сейчас еще очень красные губы скривились в болезненную усмешку.

— А з-зачем такой курбет? — это легкое заикание, оно было раньше еле заметно: «для шарма». Сейчас оно выдавало замешательство.

Евгений пожал плечами:

— Ностальгия, верно.

— Я не верю, что есть такая болезнь. Это придумка малодушных. Куда ты едешь? У нас там ничего не осталось. — Вадим уже справился с собой, говорил легко, иронично: — Ты всегда отзывался на всякие модные веяния. Сейчас модно возвращаться. Ах, умереть на родине! Ах, вдохнуть ее воздух…

— Перестань, глупо. Слишком все сложно, чтобы так, походя…

— Ты прав: не будем об этом.

Но о чем же они могли говорить после того, что выяснилось? Не просто ведь один уезжал, другой оставался, не просто они разлучались. И уже неважно было, что многие годы они не встречались даже. И даже то, как они расстались последний раз… Но они жили в одном мире. Их дороги хоть и расходились, но все же пролегали по одному, их общему миру… Долго они шли рядом, и это происходило в те годы, когда складывалась судьба. Потом, даже физически находясь далеко друг от друга, они ощущали свою связь. Время не разрушало ее. Она истончалась, иногда только пунктирная линия связывала их, но все же связывала. Однажды эта связь оборвалась. И все же они жили на одной планете. Сейчас уже галактики разделяли их. И от сознания этого стало страшновато. Страх заполнил паузы между словами, которыми они обменивались. Даже не слова это были, а тени слов, такой хрупкой стала их связь, прежде чем вовсе порваться. А быстро и нервно бегущие строки светящегося табло подводили черту, приближали разлуку, меркли и вновь зажигались с такой непреложностью, словно это было не прозаическое расписание рейсов, а сигналы самой судьбы.

И почему-то именно эти торопящиеся и торопящие строки подталкивали сознание Лавровского все ближе к мысли, которую он гнал. «Если не сейчас, то никогда уже не узнаю… А зачем мне знать? Незачем, верно. Но раз я об этом думаю… значит, зачем-то надо… Надо? Живому человеку спускаться в преисподнюю? Да. Нужно ли? Вряд ли».

Так суматошно думал он, и скрытая его мысль, наверное, не очень уж прочно была скрыта от собеседника. Может быть, просто потому, что была закономерна, естественна. В самом деле: как вышел Вадим Воронцов из войны? Как уцелел? На каком этапе выскользнул из петли, которая вилась, вилась же вокруг него!

Невозможно было не думать об этом. Более того, такая мысль присутствовала все время. И была главной. И Вадим, конечно, чувствовал ее присутствие.

Разумеется, он мог уклониться, он был не из тех людей, которые вкладывают пальцы «в раны разверстые». Но вложил. Спросил почти грубо:

— Ты, наверное, думаешь, я навсегда покончил с надеждами?

Он не дал Евгению ответить, да и какого ответа мог ожидать? Но сам выкинул козырную карту:

— Я задавил бы в себе последнюю надежду, если бы не одно обстоятельство… О-одно! Но весомое.

Что-то от прежнего Вадима смутно проявилось в его взгляде, как след былой одержимости:

— Ведь однажды надежды сбылись. Было ведь.

Он приблизил свое лицо, на котором внезапное оживление словно бы смыло морщины, или показалось Евгению, что Вадим вспыхнул, как вспыхивает последний раз свеча перед тем, как погаснуть.

С торжеством Вадим выдохнул:

— Я видел свое Дубково! Вернее, то, что от него осталось… Но видел, видел!

Он пришел в необычайное волнение, протянул руку и все еще крепкими пальцами сжал запястье Лавровского:

— Не дошел, не дошел. Не достиг. Но видение в стекле бинокля — это реальность. И то, что мы  т а м  были, то, что мы  в е р н у л и с ь…  Значит, долгие наши надежды и упорные наши усилия не были напрасны. А раз так, то и сегодня они не напрасны: все сбудется.

Вадим отнял свою руку, добавил уже деловито, спокойно:

— Вот почему и уповаю.

Он уже погас, сник, словно короткий спуск в преисподнюю исчерпал его силы. Он не ждал и не хотел слышать ответа Евгения.

«Безумие», — подумал Евгений. «Пусть он унесет это с собой  т у д а!»  — подумал Вадим.

Между тем болезненное ощущение нехватки воздуха усиливалось. Евгений не мог отогнать навязчивой мысли: скорее бы за стены, на посадочную площадку, где трава, и воздух, и небо — все будет, пусть на короткий миг, перед взлетом, но и этого хватит, чтобы отодвинулся кошмар странного «сделанного» места, с искусственным светом, пластиковыми стенами, несущимися в разные стороны псевдотротуарами мимо псевдоразвилок с псевдоуличными фонарями. И с этим человеком…