Арбатская излучина - страница 56
Позже, жадно и бесцеремонно рассматривая девушку, он с каким-то ревнивым чувством отметил, что, собственно, кроме разлетающихся волос и серых глаз, и то не с Валиным, а чуть хмурым, каким-то затаенным выражением, у дочки Таси не было сходства с матерью. И все же он не мог отрешиться от того первого впечатления, когда она вошла: без стука, внезапно. Как входит прошлое.
Не дожидаясь разъезда гостей и не прощаясь, незаметно в общей сутолоке, Иван Петрович покинул дачу, решив уехать электричкой.
До станции было неблизко. Он с удовольствием шел сначала по дороге, потом — через лес. В лесу было совсем темно, небо сплошь затянуло тучами, и ветер шумел по верхам деревьев, поднималась настоящая буря, скрипело, ухало, трещало вокруг, порывы ветра спускались все ниже, полетели листья, как осенью. Наконец сверкнуло и загремело раскатисто, отдаваясь особенно гулко в лесу, как бывает перед дождем. Первые крупные капли шлепнулись на землю, пробив листву. Когда он вышел к станции, ливень обрушился на него, и Дробитько обрадовался, что захватил плащ-палатку.
И все время, пока он ехал, толстые струи хлестали окна вагона, и будто с ними струилось и струилось, утекало из памяти все, что было и говорилось на даче, а оставались только слова, сказанные ею и им.
Домой он добрался после полуночи. Сонный Генка сказал, что звонила бригадирша: на участке залило цветочное поле, и Ивану Петровичу завтра надо сверхурочно выйти на работу.
Почему-то Дробитько это известие нисколько не огорчило, ему хотелось что-то делать, двигаться, какого черта внушают ему, что он совсем больной, — он еще поживет!
И только тут он вспомнил, что с Юрием они так и не поговорили.
«Главное, чтобы комар носу не подточил», — раздумывал Чурин. Как именно это сделать, он еще не знал, но был уверен, что и это ему удастся. Нельзя сказать, чтобы ему все в жизни удавалось. Бывали и срывы, конечно, бывали. Как же без них? Но все же линия жизни шла вверх.
И это Чурин приписывал исключительно своему инициативному, энергичному, «фонтанирующему» характеру. Созвучному эпохе, потому что рефлектирующие, ненужно все осложняющие личности не могут идти в ногу со временем. А он может. Он-то? Еще бы!
Не обладай он таким зарядом энергии, черта с два склонил бы он Ковригина на «программу-минимум», на вполне приемлемый стандарт «малой архитектуры» на бульварах. Именно стандарт. Сейчас время стандартов. А не беспредметных претензий.
Если отвлечься от деловых мыслей и вернуться к тому, о чем он начал размышлять, глубоко личному… Имеет же он право на это личное. В этом у него и сомнений не появлялось. Было, правда, здесь одно щекотливое обстоятельство, слегка царапавшее Юрия Николаевича: Светлана — дочка Макаровой!
Но это только на первых порах. И уже никак не сейчас, когда дело зашло так далеко. И то сказать: не девочка же она — Светлана неудачно вышла замуж. Ясно, что неудачно. Что может дать в жизни такой женщине малооплачиваемый, неперспективный техник, которого, наверное, до седых волос будут звать Костиком! А Светлана…
При одном ее имени, так ей подходившем, — все в ней было светло и как бы искрилось! — он чувствовал в себе прилив сил, словно сбрасывал добрых полтора десятка лет с плеч… И таким счастьем было ощутить себя снова молодым, легким, удачливым!
Правда, он и раньше, да и никогда, пожалуй, не мог себя причислить к тому чуждому ему племени неудачников, которое немного презирал, потому что давно усвоил, что человек сам создает свое счастье. Хотя, может быть, трактовал эту истину по-своему.
Но со Светланой удавалось по-особенному, как будто ее свет падал на всю его жизнь. И делал ее легкой и как бы без теней.
В отношениях с ней он не задавался далеко идущими планами, как бывает только в молодости. Старые люди склонны поворачивать так и этак свои поступки, анализировать их и угрызаться сомнениями. А он был счастлив одними их встречами, которые организовал продуманно и надежно. Как раз так, чтоб комар носу не подточил.
Неторопливо и легко текли его мысли, пока он дожидался в маленьком кафе, в котором иногда они встречались. Кафе было малоосвоенное москвичами, в новом районе столицы. Он присмотрел его, когда занимался устройством здесь бульваров. В будущем тут, конечно, будет людно и шумно, как во всяком московском заведении такого рода, — потребление у нас — дай бог! — превышает предложение… И верно, еще долго будет так.