Арена: Пять новелл о человеческих странностях - страница 16
— Ещё бы! Вы первый в мире человек, который объясняется в любви после свадьбы! Со временем вас будут описывать в учебниках истории. Глава будет называться «Трудное счастье».
— Но это только половина правды. Такое чувство, словно во мне сейчас два человека…
— Это ужасно!
— Почему?
— Живёте вдвоём на одну зарплату!
— Хорошо, что вы всё время шутите. В этом есть какая-то неуверенность… Неуверенность в себе…
— Вам нравятся женщины, неуверенные в себе?
— Я не знаю, какие мне женщины нравятся… Но тот, второй человек… который появился во мне… Тот второй человек говорит мне, что вы… и сейчас неискренни… Играете в какую-то непонятную игру… где нужен я… на почётную роль изолированной пешки… жертвуя которой добиваются позиционного перевеса… Он не верит вам. Обманувший единожды — будет обманывать всегда. Так он считает. И только ваша неуверенность удерживает его от приговора. Что вы на это скажете?
— Ничего, — спокойно ответила Наташа.
— Совсем ничего?
— Совсем ничего.
— Почему?
— Потому, что вы всё равно будете любить меня, что бы вам ни бубнил ваш внутренний полицейский. Вы будете любить меня жестокой, лживой, коварной, грубой, злой, — любой!
— Почему?
— Потому что я — ваша судьба! — грустно сказала Наташа и отчего-то вздохнула. — Только вы этого не знаете, а я — знаю… Вы ведь всегда покоряетесь судьбе?..
— А вдруг я один раз в жизни восстану? В конце концов, человек — кузнец своего счастья?!
— И несчастья тоже! — сказала Наташа. — Пошли на море?
— Я вам не верю, — сказал Гуля, покорно опустившись на лежак, указанный Наташей.
— Я понимаю, мои слова звучат жестоко, но я вам не верю…
— Почему?
— Вы… как-то легкомысленно обо всём говорите. Настоящая любовь…
— Да?..
— Настоящая любовь… стыдлива… Если бы вы меня действительно любили… вы бы прятали своё чувство…
— Зачем?
— Чтобы не оттолкнуть меня!
— Вы испугались?
— Конечно! Я… при всём моём к вам уважении… чувствую такой напор с вашей стороны… что поневоле начинаю сопротивляться… И просто не хочу в вас влюбляться!
— Я вам сочувствую!
— Это всё… как-то… неправильно!
— Понимаю. Вы мечтали о тургеневской барышне.
— Да, если хотите! — вызывающе сказал Гуля. — Вы скажете: старомодно — да, у меня старомодные вкусы! Мне нравятся сентиментальные фильмы и вздохи под луной! Я хочу вздыхать под луной! Читать стихи до утра! Писать романтические письма!
— У вас что… — осторожно спросила Наташа, — никогда этого не было?
— Не было, — хмуро ответил Гуля.
— Обычно… всё это… случается в школе…
— Это случается в школе у двоечников и второгодников! У мальчиков, которые учатся на «четыре и пять», нет времени для подобных глупостей!
— Бедненький… — вздохнула Наташа. — В институте вы тоже учились «на четыре и пять»?
— Представьте себе! И не вижу в этом ничего смешного!
— Конечно, — искренне сочувствуя сказала Наташа. — Хотите, начнём всё с начала?
— Что?
— Всё. Я уйду, потом случайно пройду мимо, вы меня окликнете, мы познакомимся. И всё начнётся сначала. Как в девятнадцатом веке!
— Вы шутите?
— Нет. Я ухожу?
— Я должен подумать…
— Не надо думать! Я ухожу! В девятнадцатый век!
Она решительно поднялась, свернула подстилку, бросила её в сумку и пошла прочь, сунув под мышку джинсы.
— Зачем вам вещи? — спросил Гуля.
— Не знаю, что за погода в девятнадцатом веке!
Гуля улыбнулся, откинулся на лежак и закрыл глаза.
Так он пролежал довольно долго. Открыл глаза, огляделся. Лёгкий испуг мелькнул в его глазах: Наташи нигде не было. Он привстал, внимательно осмотрелся.
Пляж бурлил. Кипела черноморская волна. Наташи не было. Гуля неопределённо пожал плечами и снова улёгся на лежак, но через секунду вскочил и пошёл искать Наташу.
Мелькали загорелые тела. Шуршала под ногами галька. Гуля бродил среди скопища лежаков, накрытых человеческими телами. Чем дальше он продвигался, тем больше мрачнел.
— Наташи не было.
Он обнаружил её на приморском бульваре. Наташа сидела на лавочке, одна. Одетая.
Тень огромной чинары защищала её от солнца. Солнечный зайчик бился на её губах.
— Что с вами? — спросил Гуля. — Вы заблудились?
— Я думаю, — спокойно ответила Наташа.
— О чём?
— Идти или не идти.
— Но ведь мы договорились?