Архитектор Сталина: документальная повесть - страница 38

Судьба давала ему шанс реализовать наконец творческие возможности, наверстать в какой-то мере упущенное. Он не должен был упустить этот шанс…

Мержанов не видел участка, отведенного под строительство санатория МГБ, однако представил его почему-то продолжением божественной «Кавказкой Ривьеры», где к нему приходило когда-то творческое вдохновение, и с ужасом вообразил, что после его отказа там может появиться уродливое нагромождение безобразных построек. И воображение художника окончательно определило его решение: «Буду проектировать и строить».

Абакумов достиг своей цели. Но, опасаясь все-таки отказа архитектора, он скрыл, что Елизавета Эммануиловна умерла в лагере под Карагандой два года назад.

Впрочем, для отказа у Мержанова были и другие веские основания. Он не раз задавал себе вопрос: знал ли Сталин о его аресте? И утешал себя ответом: не знал. Сталин запомнился ему по встречам в Кремле и под Мацестой приветливым человеком. Разговаривая с грузинским акцентом, он превосходно владел русским языком. Мысли выражал просто, четко, словно диктовал для записи. Всегда внимательно, терпеливо выслушивал собеседника, задавал обдуманные вопросы. Во время беседы вождь пребывал в состоянии внешнего покоя, попыхивал трубкой. Но стоило ему принять решение, он вставал из-за стола, а если разговаривал стоя, начинал переминаться с ноги на ногу, невольно проявляя нетерпение. Когда начинался осмотр дач, Сталин шагал с такой быстротой, словно пытался оторваться от сопровождающих. Удовлетворенный работой, он благодарил архитектора.

«Нет, Сталин мне не враг, — убеждал себя Мержанов. — Очевидный личный враг — это Берия. У него был повод для сведения со мной счетов».

Он вспомнил красивую женщину, которой был сильно увлечен одно время. Женщина обладала какой-то необъяснимой притягательностью. Ромен Роллан, гостивший у ее свекра, известного писателя, охарактеризовал ее так в своем дневнике: «…очень красива, весела, проста и прелестна». Качества, в общем-то, встречающиеся у женщин довольно часто. Но у нее они имели особую, магическую, роковую силу. Из-за любви к ней потерял голову Генрих Ягода — «карающий меч революции», одно имя которого приводило людей в ужас. Не устоял перед ее обольстительной женственностью Алексей Толстой и вел себя, как влюбленный мальчишка. Ради нее оставил семью ученый-филолог директор Института мировой литературы академик Луппол. Вместе с ней последним предвоенным летом отправился отдыхать на Кавказ, и был там арестован. Арестовали и пользующегося после него благосклонностью этой необыкновенной женщины Мержанова.

Он вспомнил, как однажды она кокетничала с ним, явно добиваясь его внимания, а Берия через пенсне сверлил его злобными глазами. Вспомнил, как друзья предупреждали его о грозящей опасности, намекали, что к ней неравнодушен не только Берия… Он сожалел теперь, что ослушался добрых советов.

Скорее всего, Мержанов заблуждался на счет неосведомленности Сталина. Думаю, Сталин знал о его осуждении. Не мог он не вспомнить о нем в 1948 году, когда на построенной Мержановым Ближней даче в Кунцеве был возведен второй этаж и частично изменена планировка, или в 1949–1951 годах, когда делалась пристройка к даче под Мацестой. Возможно, узнав, что архитектор находится в заключении, потребовал объяснений от Абакумова и Берии, возможно, даже усомнился в его виновности. Наверное, тогда, проявив изворотливость, Берия дал команду изготовить вопиющую фальшивку о попытке Елизаветы Эммануиловны привлечь своего сына к выполнению ее враждебного замысла. Жертва фальсификации — восемнадцатилетний Борис Мержанов был арестован в конце апреля 1948 года. Берия за спиной Абакумова через своих людей «провел следствие», а когда тот стал сам политическим узником Матросской тишины, протащил дело на особое совещание, которое в сентябре 1951 года вынесло решение: «Мержанова Бориса Мироновича, 1929 года рождения, армянина, уроженца Кисловодска, бывшего члена ВЛКСМ, как социально опасный элемент, заключить в исправительно-трудовой лагерь сроком на пять лет…». Берия, вероятно, и убедил Сталина о враждебности к ним Мержановых, и тот изменил к архитектору свое отношение.