Архитектура и искусство глазами минералога - страница 13

Среди изделий Черниговского княжества историки особо выделяют две серебряные чаши. Одна из них хранится в Киеве, в Музее исторических драгоценностей УССР, другая — в Оружейной палате Московского Кремля и отличается необычно большими размерами (диаметр 34 см, емкость около 8 литров). Мастер выковал эту чашу из целого листа серебра в традиционном народном стиле, приняв за основу привычную форму деревянной чаши, но украсив ее заздравной надписью в честь черниговского князя Владимира Давыдовича. Из нее, судя по всему, пили в круговую на пирах, величая хозяина-князя.

В Государственном музее Московского Кремля находятся многие шедевры прикладного искусства владимирских и новгородских мастеров-серебряников, в их числе так называемый потир Юрия Долгорукого и шлем Мстислава Юрьевича. Потир Юрия Долгорукого — полуовальная серебряная чаша с виртуозно выгравированными опытной рукой художника фигурами святых, составляющих «Деисус»: Иисус Христос, Богоматерь, Иоанн Предтеча, архангелы Михаил и Гавриил и Георгий — святой патрон Юрия Долгорукого. Первоначально он послужил вкладом Андрея Боголюбского, внесенным в память об отце в Преображенский собор при завершении его строительства в 1157 году. Шлем Мстислава Юрьевича (серебро, чеканка, резьба) создан новгородскими оружейниками в период с 1155 по 1157 год, однако в дошедшем до нас виде он был окончательно оформлен во Владимире с переходом к другому владельцу — племяннику Мстислава Юрьевича — князю Ярославу Всеволодовичу. Связанный с культурой двух крупнейших русских городов, шлем Мстислава Юрьевича, по мнению ученых, является чрезвычайно важным памятником для познания художественной жизни как Новгорода, так и Владимира.

Из новгородских достопримечательностей прошлого большой известностью пользуются корсунские бронзовые врата, украшающие входной прием из Мартирьевской паперти в Рождественский придел Софийского собора, «иерусалимы» (модели-символы церкви Воскресения в Иерусалиме), монументальные серебряные оклады икон «Петра и Павла» и «Корсунской Богоматери».

С большим художественным вкусом использовался в ювелирных украшениях и камень. Самоцветы помещались в нарядные оправы из золота и серебра. Такие украшения — брамы, надевавшиеся поверх парадных одежд, и колты — подвески к женскому головному убору найдены во многих кладах, в частности в кладе старой Рязани — крупном центре прикладного искусства Древней Руси. В колтах использованы аметисты, альмандины, сапфиры и изумруды. Пространство между камнями заполняли узорами, выполненными сканью или филигранью. Колты-медальоны, браслеты, диадемы из кладов Киева и других южных славянских городов нередко украшены изображениями фантастических птиц-сиринов, птице-людей, грифонов; встречаются на них и танцующие женщины и мужчины, музыканты в своеобразных костюмах с необычно длинными рукавами.

Прикладное искусство X–XII веков — всего лишь одна из ветвей могучего древа культуры, подарившего потомкам бессмертную поэму «Слово о полку Игореве», симфонию, донесшую до нас нравственное, эстетическое обаяние прошлого, прекрасную душу нашего народа. Но уже был плач Ярославны, опустились сумерки, а следом на Русь наползала «тень, душная синяя туча длиною в 300 лет». Браслеты, колты, брамы, короны из кладов Рязани, Владимира, Киева, Чернигова и других славянских городов — всего лишь ничтожные осколки «многоценного и сияющего узорочья», чудом сохранившиеся от полного уничтожения полчищами Чингисхана. Говоря страстными словами поэта Егора Исаева, они «повсеместно только разрушали, брали добычу и ничего не строили, не создавали, История не помнит ни одного города, возведенного этими полчищами кривого меча, копья и аркана. Не помнит ни одной построенной деревни, ни одной вспаханной и засеянной пашни… Полчища — как нельзя точно подходит к этому разноязыковому, пестрому, в целях захвата жестко собранному в „тьмы и тьмы“, потому и подвижному, скопищу людей, сорванному с родового корня, перемешанному и, таким образом, лишенному чувства родины… Это был, пожалуй, самый кровопролитный, межконтинентальный всплеск дикого, я бы сказал, космополитизма. Добыча — вот была родина!»