Арина - страница 13

— Что ты все молчишь? — спросила Инга и отняла у него потухшую сигарету, стала сама раскуривать. — Ночью такой разговорчивый был, ласковый, а сейчас словно бирюк. Голова у тебя болит, да?

— Голова-то полегчала, а на душе муторно… Неожиданно все получилось, некрасиво… Ты сама-то как думаешь?

— А что мне раньше срока голову ломать. Думать буду, когда ребенок застучит под ложечкой. — Инга вдруг весело и беззаботно рассмеялась.

И то ли от этого ее веселого смеха, то ли от поднявшегося над Москвой солнца, то ли от бодрости, что входила в его тело вместе с выпитым кофе, у Дмитрия вдруг стало покойнее на душе.

— Завтра у меня операция сложная, — сказал он. — Надо больного готовить. Поеду-ка я прямо в больницу.

Когда он встал и молча пошел к двери, Инга вслед сказала:

— Не забудь, у меня на вечер два билета на шведский ансамбль.

Иван Иванович поднялся спозаранку, натянул на себя красную футболку и, выйдя в просторную полупустую прихожую, слабым голосом закричал:

— Катюша-а-а!.. Встань передо мной, как лист перед травой!

Катя тут же проворно запрятала текущие по плечам волосы под косынку, концы ее завязала на лбу и, надевая на ходу боксерские перчатки, выбежала из комнаты.

— Физкультпривет! — сказал Иван Иванович, выбрасывая вверх правую руку.

Катя тоже подняла руку в знак приветствия, весело ответила:

— Физкультпривет!

И они встали друг против друга. Он маленький, все в мелких морщинах лицо заросло сплошь бородой, и глаза его казались не глазами, а прозрачными стекляшками, что упали в серый мох и светятся. А она на голову выше его, тонкая, гибкая и такая прямая — прямее бамбука.

Постояли они так чуть-чуть и двинулись на середину, и Иван Иванович сразу пошел в атаку, сильно согнувшись, пружиня на носках, стал носиться по всей прихожей, делая разные обманные движения, заставляя Катю открывать то одно плечо, то другое, и тут же наносил удар за ударом, которые были слабые, но частые и потому довольно ощутимые. Это Иван Иванович пытался расковать Катю после сна, поскорее зародить в ней азарт, но она все равно что-то была пассивна: совсем не нападала, вяло защищалась.

— Минуту! — недовольно сказал Иван Иванович и поднял руку. — Что такое, Катюша! Ни малейшего напора с твоей стороны, никакой защиты. Вон я уже в пот пошел, а тебя все никак не раскуешь. Ну-ка, срочно расковаться! Немедленно!

Они опять заметались по прихожей. Иван Иванович теперь стал еще отчаяннее делать наскоки на Катю, бил уже не только в плечи, но и под ребра, в ключицы. Катя тоже вскоре вошла в азарт, ловчее защищалась, все чаще сама нападала.

— Молодец! — впервые похвалил ее Иван Иванович. — Так, так… А вот удар никудышный, как есть комариный. Ты что, мне конфету подносишь? Руку протянула, голова кверху… Почему сама за рукой не идешь? А потом, голубушка, не колоти меня все время в грудь. Это скучно. Ты хоть раз в физиономию засвети, чтоб у меня скула сладостно заныла, чтобы я молодость свою вспомнил.

Катя учла замечание и с силой выбросила вперед руку, а вместе с ней, словно бы переломившись в пояснице, резко подался и весь ее корпус. Удар получился крепкий и чистый, пришелся в левое плечо, которое Иван Иванович не успел защитить: он не ожидал от Кати такой быстрой перемены. Потом еще удар, еще. И вдруг голова Ивана Ивановича сильно качнулась вбок и назад, и тут же на его бороду выкатились капли крови.

— Стойте! — испуганно вскрикнула Катя. — У вас кровь выступила… — Она быстро сбросила перчатки, сбегала в ванную, намочила холодной водой полотенце.

— Ложитесь на кушетку, — засуетилась она, — я компресс вам сделаю.

Но Иван Иванович и не подумал лечь. Сняв одну перчатку, он вышел на середину «ринга» и вдруг впервые за последнее время громко расхохотался. Потом взял руку Кати, высоко поднял над головой и, блестя глазами, восторженно закричал:

— Браво, Катюша!.. Спасибо тебе, спасибо!.. Вот это достойный удар!..

Стоя так, с поднятой рукой, Катя смотрела на Ивана Ивановича и видела, как на глазах меняется он весь, как новые силы вливаются в него. И будто другой человек теперь стоял супротив, по-молодому крепко держал ее руку, и ноги его уже не круглила в коленях прежняя вялость, а обратная ей сила их прямила и упружила. И плечи его сразу кверху пошли да в стороны и слегка назад подались, ровняя впалую грудь и руша сутулость. Но заметнее всего перемены эти выпятились на лице Ивана Ивановича, где радость плеснула свет в его каждый волос, а самые крупные, самые ясные свои искры сыпанула в глаза, и сразу вселилась в них синева дорогого камня.