Аркай - страница 6

Позже на смену тишине пришёл неторопливый ветерок бриз, прохладный и мягкий. К началу ноября облетела листва, обнажились крученные жестокими ветрами камчатские берёзы. После праздников медленный снежок прикрыл землю пушистой шубой, выровнял распадки и ямы, пригладил земные неровности. И скоро всё вокруг засияло нестерпимой белизной.

Ещё позже пожаловали ветры настоящие. Задул свежачок, подкрутил позёмку, метель вихрастую завёл. А там и пурга камчатская ударила, укатала снежок, отвердила. Сугробы воздвигла с двухэтажный дом, укрыла деревья и кусты, а строения помельче так упаковала, что не сразу и отыщешь. Засвистели ветры ураганные, загрохотали в прибрежных скалах океанские волны, сокрушая земную твердь, стены домов задрожали. Скрылась под снегом старая баня Береговой и маленький домишко рядом с нею, в котором обитал Метальник Савелий. Даже труба домика утонула в сугробе. И снова наступила тишина. Недолгая, до следующей пурги.

Так и жила Береговая, укутавшись в белый тулуп, и жизнь на ней никогда не замирала. Корабли от причала уходили в океан, радиоузел связь держал, посты на скалах наблюдение вели за водной поверхностью, ребята в классах занимались — все при деле, праздных нет.

В школу Люда бегала напрямик, через распадок, называемый собачником. Летом распадок зарастал трёхметровыми стеблями шеломайника[5] и выглядел как дремучая тайга, в которой терялась приземистая сторожка об одном кривом оконце. Когда же полёгшие дебри буйной растительности придавило снегом, стало тут холодно и неприютно. Сторожка одиноко чернела на пологом склоне, а вокруг неё, привязанные к шестам, тихонько поскуливали собаки. Вид у них был скучный. Тут и сообразила Люда, кто это так жалобно тявкал и подвывал среди ночи на разные голоса.

— Ай-ай! Как вас, бедненьких, обидели! — сказала Люда. — За какие провинности голодными на привязь посадили?

Достала она приготовленные бабушкой пирожки и давай разламывать их на кусочки. Псы, конечно, с интересом на неё воззрились и приподняли уши. Ломтики пирожков они заглатывали с лёту и нетерпеливо ёрзали хвостами по снегу.

Приотворилась дверь сторожки, вышел парень — высокий, с раскосыми глазами на смуглом лице, обутый в какие-то мохнатые бахилы. Обувка его выглядела громоздко, а ступал он легко, немного враскачку.

— Привет тебе, Людмила Иванова! — немного торжественно сказал парень, потрясая какой-то дребезжащей деревяшкой. — Известно ли тебе, как называется этот инструмент?

— Обыкновения палка с железкой, — пожала плечами Люда.

— Это не палка, — сделал вид, что обиделся, парень. — И вовсе не обыкновенная. Это специальный прибор, называемый остолом. Можно им нарту притормозить, коль шибко с горки побежит, или собачку ленивую приласкать, чтобы резвее пошевеливалась. Можно, однако, пощекотать того, кто собачек портит.

— Никто собачек не портит, это вы сами их мучаете, — упрямо сказала Люда. — Они на холоде голодные всю ночь плакали.

— Эх-хе! Мучаю! Я тренирую их. Понятно? Собачки за лето лишний вес нагуляли. А толстяки работать не любят, их в сон клонит. Не замечала? Такими они нарту с места не сдвинут, повалятся на снег — жирок их с ног собьёт. Надо его подрастрясти. Значит, диета нужна — одна рыбина сушёная в день.

— Им очень холодно поодиночке, — жалостливо сказала Люда. — Пусть бы хоть погрелись в кучке.

— Нельзя. Они в зимний порядок не втянулись, по летней обильной пище скучают. Передерутся со злости. Им закалка нужна. Это не комнатные пёсики, а ездовые, рабочие собаки. Зимой в снегу спят, мягкие подстилочки им не положены. Не привыкнут постепенно, простужаться станут, болеть.

— А почему летом пища обильная?

— Эх-хей! Непонятливая! Летом каникулы, беззаботная жизнь. Скитаются по побережью, свежей рыбкой у рыбацких станов лакомятся, шерсть меняют, щенков воспитывают.

— А вот рыжий пёс не привязан, — заметила Люда. — Он работать не собирается?

— За него не переживай. Это лучший работяга, вожак. Он сам сознательный, лишнего не ест. Вообще талантливый пёс. Мы с тобой, к примеру, беседуем, а он уже знает, что про него говорим. Морду отвернул, а уши куда навострил? А?