Армия теней - страница 11

— Эти люди, — сказал Жербье, — могли бы сидеть тихо. Их ведь никто не заставлял идти на риск. Мудрость, здравый смысл подсказывали им: ешьте и спите в тени немецких штыков, следите, как процветает ваш бизнес, как улыбаются ваши женщины, как растут дети. Материальные блага и блага ограниченной нежности были им гарантированы. У них даже было бы благоволение старика в Виши, чтобы успокоить, убаюкать свою совесть. Действительно, ничего не могло заставить их сражаться, ничего, кроме их свободной души.

— Знаешь ли ты, — продолжал он, — что такое жизнь подпольщика, человека вне закона? У него больше нет имени или, наоборот, у него их так много, что он забывает свое собственное. У него нет продовольственных карточек. Он больше не может хоть как-то утихомирить свой голод. Он спит на чердаке, или у проститутки, или на полу в какой-то лавке, или на скамье на вокзале. Он не видит больше свою семью, ведь за семьей следит полиция. Если и его жена — что часто бывает — работает в Сопротивлении, то их дети растут беспризорными. Страх быть пойманным следует за ним как тень. Каждый день его товарищи исчезают, их пытают и расстреливают. Он идет от убежища к убежищу, без домашнего тепла, затравленный, скрытный, как призрак самого себя.

Жербье продолжал:

— Но он никогда не одинок. Вокруг себя он ощущает веру и нежность всего порабощенного народа. Он находит сообщников, он приобретает друзей на полях и на фабрике, в пригородах и в замках, среди жандармов, железнодорожников, контрабандистов, торговцев и священников. Среди старых нотариусов и юных девушек. Самый голодный бедняк разделит с ним свой скудный хлебный паек, потому что он не может даже зайти в булочную, ведь он сражается за все урожаи во Франции.

Так говорил Жербье. А Легрэн на обжигающей койке, в шокирующей темноте, открывал для себя совершенно новую и очаровывающую страну, населенную солдатами без личных номеров, без оружия, отечество святых друзей, более прекрасное, чем любое отечество на земле. Движение Сопротивления было этим отечеством.

Однажды утром по дороге на работу Легрэн вдруг спросил:

— Месье Жербье, вы руководитель движения Сопротивления?

Жербье посмотрел на обгорелое и измученное молодое лицо Легрэна с каким-то почти жестоким вниманием. Он увидел в нем безграничную лояльность и преданность.

— Я был в генеральном штабе движения, — сказал он. — Но здесь этого никто не знает. Я ехал из Парижа. Меня арестовали в Тулузе, я думаю, на меня навел «стукач». Но доказательств нет. Потому они даже не осмелились судить меня. Так они отправили меня сюда.

— На какой срок? — спросил Легрэн.

Жербье пожал плечами и улыбнулся.

— Как они соизволят, конечно, — сказал он. — Ты сам знаешь это лучше всех.

Легрэн остановился и посмотрел на землю. Затем он сказал прерывающимся голосом, но с большой твердостью.

— Месье Жербье, вам нужно бежать отсюда. Он подождал, затем поднял голову и добавил:

— Вы нужны им на свободе.

Так как Жербье не ответил, Легрэн продолжил:

— У меня есть идея. Я придумал ее уже давно… Я расскажу вам о ней сегодня ночью.

Они пошли каждый в свою сторону. Жербье купил немного сигарет у охранника, ставшего его поставщиком. Он прошелся вдоль плато. Со своей обычной улыбкой. Он достиг цели, к которой стремился, своими историями и образами терпеливо опьяняя Легрэна.

— Я скажу вам, в чем моя идея, — прошептал Легрэн, когда они убедились, что полковник, коммивояжер и аптекарь быстро уснули.

Легрэн собирался с мыслями и подбирал слова. Потом он снова заговорил.

— Что мешает побегу? Только две вещи: колючая проволока и патрули. Что касается колючей проволоки, то поверхность земли не везде ровная, и есть места, где такой худой человек, как вы, месье Жербье, вполне можете под ней пролезть, разве что немного порвете одежду.

— Я знаю такие места, — сказал Жербье.

— Это что касается колючей проволоки. Теперь остались патрули. Сколько минут потребуется вам, чтобы добежать до патрульной дорожки, перебежать через нее, и скрыться в окрестностях?

— Минут двенадцать… Самое большее — пятнадцать, — сказал Жербье.

— Ну, тогда я смогу устроить так, чтобы охранники ничего не увидели даже дольше, чем вы сказали, — сказал Легрэн.