Армия жизни - страница 8
Наконец, тот день, по поводу которого пишется этот отчет.
«12/21 октября я и Саша были выпимши со своими девушками Ольгой и Леной. Саша поссорился с Леной. Проводив девушек, я и Саша возвратились на станцию, где избили мужчину и оттащили его в посадку (кустарник возле платформы. — Ю.Щ.), там бросили в яму. В яме мы еще ударили его по разу. А отнесли мы его в посадку, потому что на станции могли появиться знакомые люди, которые, увидев лежащего мужчину, могли признать нас с Сашей и донести милиции. 24 октября я, Саша и Лена решили посмотреть на мужчину. Взяли лопаты и закопали его. Сев покурить, мы поговорили, чтобы никто не трепал языком об убийстве, и разошлись по домам».
«Со слов Саши я знаю, что 26 октября он и Сергей еще раз ходили на место преступления. Разрыв землю, они увидели изуродованное лицо и сразу зарыли. Если что еще вспомню, то напишу».
Перечитал текст «чисто сердечного» сочинения Джеки. Оказалось, что на пишущей машинке оно занимает две с половиной страницы. Может быть, слишком подробно цитирую? И «сгущенное молоко», и «восемь копеек в портмоне», и «грубо ответил», и «изуродованное лицо».
Но не хочу вычеркивать и не хочу сокращать. И не хочу, чтобы этот документ затерялся где-нибудь в пыльных архивах среди других уголовных дел. Случается, что один листок, небрежно исписанный, дает нам представление о личности точнее, чем полная биография в картинках. Бывает, что точное наблюдение случайного очевидца скажет нам об историческом событии куда больше, чем обстоятельная монография. И такое вот «сочинение» потрясает намного сильнее, чем страстный журналистский пересказ.
Пункт первый, второй, пятый, двенадцатый и приписка: «Если что еще вспомню…» Полтора года из жизни деревенского подростка.
Как? Почему?
О себе Джека-Женя рассказывает охотно: кончил восемь классов, в девятый не приняли, отправили в ПТУ. Есть отец, мать, бабушка.
— Давно ли ты дерешься, Женя? — спросил я его.
Он ответил, что с детского сада.
— Когда ты впервые ударил человека ногой в лицо?
Он начал добросовестно вспоминать, даже лицо приняло выражение задумчивое, как на уроке у доски. Потом вздохнул облегченно: в шестом классе, где-то в середине.
— Было ли тебе жалко человека, которого вы избивали на перроне станции Есино?
Он спросил:
— Когда именно было жалко? Когда били или потом?
— Допустим, когда били.
Он ответил, что нет, не было, потому что «мы злые были».
Что же их разозлило? Оказалось, тот человек назвал их «бандитами».
— За что он вас так назвал?
— Мы стали его обыскивать, а он нам: «Бандиты».
Я спросил его, считает ли он себя человеком добрым или злым.
— Смотря какое настроение. Если кто разозлит, становлюсь злым.
Тот разозлил.
— Помнишь ли ты, Женя, лицо того человека?
Он искренне удивился:
— Что я, на него смотрел, что ли?
Я уже знал, что они били того человека не только на перроне, но и где-то около березы.
— Зачем? — спросил я, — он же ведь больше не оказывал и не мог оказать сопротивления.
— Он что-то мычал, — обиженно сказал Джека.
Спросил, почему его приятели дали Саше кличку Панса. Женя объяснил, что был такой помощник Дон Кихота. Я спросил, кто придумал Дон Кихота с его «помощником». Женя ответил, что не знает. Не читал.
Тогда я наугад начал спрашивать (сам стесняясь этих вопросов), каких писателей, ученых, композиторов он знает.
Он уныло назвал несколько имен классиков и оживился, добавил, что из композиторов любит только «Антонова, который по телевизору».
Я спросил, сколько книг у него в доме. Женя ответил, что ни одной, но зато у Пансы книг — полки три, мать собирает. Спросил, конечно, давно ли он пьет, сколько именно и почему?
Пьет с шестого класса, что придется, но предпочитает вино «не кислое». Хватает бутылки или полторы. «Когда пьешь, то поднимается настроение и жизнь кажется красивой».
Спросил, снова вернувшись к тому вечеру, зачем же они стали еще, в третий раз, бить человека, уже свалив его в канаву.
Оказалось, что, когда снимали с него телогрейку, он опять «что-то бормотал». Ну, тогда колом по голове. Потом Панса пощупал пульс, сказал, что пульса, кажется, нет.