Артековский закал - страница 26

— Совет лагеря постановил: Лихонину сделать замечание, а Блажиевскую предупредить! Кто «за» — прошу голосовать! — закончил Дорохин эту неприятную историю.

Труд составляет самую крепкую и надёжную связь между тем человеком, который трудится, и тем обществом, на пользу которого направлен этот труд.

Д. Писарев.

В лагерь приехал на бударке председатель местного колхоза. Отыскав Ястребова и поздоровавшись с ним за руку, как со старым знакомым, он спросил:

— Знаете, зачем приехал?

— Догадываюсь.

— Не успеваем с обмолотом — людей не хватает. Помогите нам своими мальчуганами хотя бы несколько деньков.

— Понимаю, что не успеваете, но много я не могу выделить, ведь ребята заняты по самообслуживанию лагеря, да и маленькие они. Ребят старшего возраста наберётся где-то около тридцати.

— Да это же великая сила! — радостно воскликнул председатель.

— А что вы нам за это? — полушутя спросил Ястребов.

— Что возьмёте, то и дадим. Можем арбузов несколько тонн выписать — для малышей это настоящее лакомство, помогите лишь насобирать!

— Снова — «помогите», — улыбнулся Гурий Григорьевич. — Ну, добро, когда присылать на работу ребят.

— Лучше сегодня вечером, потому что мой машинист днём будет занят. Пусть выходят к скирдам в степь!

— Договорились!

Перед закатом ребята первого и второго отрядов с вожатыми Володей Дорохиным и Толей Пампу пошли «зарабатывать арбузы», как сказал, шутя Гурий Григорьевич.

В степи возле длинных скирд стояла молотилка — «ростовчанка», несколько женщин в запылённой одежде убирали на току солому, подгребали деревянными лопатами зерно в большую кучу. Из-под молотилки вылез машинист, пожилой, уставший мужчина, вытирая руки, осмотрел прибывших.

— Хороши ребятки! Приходилось такую работу выполнять? Ну, тогда полскирды умрёт за ночь! — деловито прикинул он вслух.

Ребята переглянулись — «целую ночь работать?».

— Что, испугались, соколики? — заметил машинист. — А мой Миша днём возит воду, а ночью за Доном — лошадей пасёт!

— А когда он спит?

— Вот так и спит. Прикорнёт в ночном немного, а скажет — выспался хорошо. Да приболел что-то мой певец малый, — с теплотой в голосе рассуждал машинист, отводя с ребятами душу. — Промок в ночном, а домой по одежду не приехал, вот и…

— Да это не тот ли Миша, который пел и плясал у нас на празднике?

— Да он же, — ответил отец. — Лежит теперь в больнице, бедняжка!

Ребята приумолкли. Как же они до сих пор не смогли навестить своего знакомого казачонка? Разве это по-артековски получается?

— В выходной день сходим! — наклонившись ко мне, зашептал на ухо Вася Заблоцкий.

— Да, обязательно навестим!

Загудел трактор, зажужжала молотилка, брызнули в мешки первые пригоршни литого зерна. Возле машиниста стоял в очках Толя Пампу и подавал развязанные снопы, а Мишин отец ловко совал их в барабан. Ребята относили наполненные мешки и высыпали их в большую кучу, что терриконом возвышалась в степи в окружении веялок. Другая часть ребят оттаскивала обмолоченную солому далеко в сторону и там тоже вырастала вторая скирда. Пыль тучей стояла возле молотилки, застилала глаза, трещала на зубах, заставляла часто чихать и откашливаться. А машина всё гудела и гудела, как растревоженный зверь, жадно пожирая снопы. Когда стало темнеть, машинист махнул рукой, соскочил на землю, заглушил трактор.

Установилась тишина, слышались возле дороги переливы сверчков, а в долине мычал скот, лаяли собаки.

— Немного отдохнём, перекусим и начнём опять, — за старшего распорядился машинист.

Ребята лежали на соломе и глядели в небо. Белые тучи, как живые существа, медленно двигались на запад. Дети смотрели им вслед, как бы провожая их, — они двигались в сторону их родных мест, некоторые даже считали, через сколько времени они доплывут до их крыш. Каждый думал: а как там дома, где родные, что с ними? Вчера по радио сообщили, что наши оставили Киев, значит, и там уже хозяйничают немцы. Как же так? Как могло такое случиться? Произвольно сжимались кулаки, влажнели от бессилия глаза. Ужасно хотелось увидеть маму, отца, братьев. Дома ли они?

Рядом прилёг Слава.

— О чём задумался?