Асина память. Рассказы из российской глубинки (Духовная проза) - 2015 - страница 5

— Как мне следует действовать, если, не приведи Господи, все это зазвенит и замигает?

Плотный лысоватый дядька, добродушно посмеиваясь в черные казачьи усы, отвечал:

— У нас, как известно, не бывает без хитрости! Откуда злоумышленники могут знать, что охранная система не запитана на пульт? Это служебный секрет. Во-первых! А во-вторых, внезапный шум сирены спугнет ничего не подозревающих злоумышленников, а вам в свою очередь сразу же станет известно, что кто-то посторонний проник в церковное помещение...

— И как же мне поступить, если я об этом узнаю?

— Как? — Майор словно не ожидал того, что наша легкая беседа вдруг примет деловой оборот. — Если раздались соответствующие сигналы, следует действовать по обстоятельствам. Или вам нужно будет включить все имеющееся освещение и создать видимость движения, или... — тут охранный начальник замялся, постучав кулаком, довольно увесистым, по выпуклой ладони другой руки, — может быть, даже лучше затаиться и ничего не предпринимать вплоть до появления наряда милиции.

— И это все?!

— Ну а что? Нужно прежде взвесить ситуацию. Если взломщики — обычная шпана, то любой шум и сигнальные маяки их тут же спугнут. Но если перед вами окажутся люди серьезные, пришедшие с конкретной целью, то таких лучше не провоцировать, это опасно.

— Скажите тогда, как же мне быть? — Рассуждения майора совершенно лишили меня бодрости.

— Я скажу вам просто, батюшка: когда вдруг чего зазвенит, замигает, посмотрите, осторожно, конечно, не случилось ли где обычное замыкание. Возможно, иной раз проводку перемкнет или произойдет скачок напряжения. Проверили проводку — все в порядке. Тогда затаитесь, а там — как Бог даст, утром увидите...

Майор отбыл восвояси, наказав держаться молодцом, а я остался и, поскольку уже смеркалось, хорошенько закрыл двери на все запоры и крючки.

Постепенно, если к тому вынуждают обстоятельства, человек свыкается и с холодом, и с лишениями, и с хронической боязнью. Первые недели всякий раз с наступлением сумерек меня пробирало отвратительное малодушие и начинал теснить безотчетный страх. Все мне мерещилось, что кто-то недобрый незримо следит из темноты за домом. Воображение услужливо дорисовывало зловещие притаившиеся фигуры за деревьями, густыми кустами и оградами могил. Что там, с другой стороны церкви, не освещенной фонарем? И думать не хотелось об этом, а все равно думалось.

Чтобы как-то побороть страхи, я взял обыкновение с приходом вечера обходить с собачкой свои владения, совершая променад вокруг служебных построек, выходя на высокий обрыв, прогуливаясь между памятников и крестов по тихому, заснеженному некрополю. После прогулок обступавшая теснота как-то рассеивалась, рассасывалась неизвестность и не была уже беспроглядной, угрожающей тьмою, а просто ночью с облаками, плывущими под луною, и звездами, мерцающими в их прорехах. Засыпая, я прислушивался к шороху мышей на чердаке, к робкому треску подмерзающей ветки и молился, чтобы мирно и безмятежно проспать до утра.

...Если в театре повешенное на стену ружье непременно должно выстрелить, то и в жизни случается, что установленная сигнализация рано или поздно срабатывает. В одну из ночей жуткий вой сирены сбросил меня с кровати. В темном помещении рядом с комнатой, где я спал, тревожным сполохом бился яркий сигнал, выхватывая в суматошном мелькании мебель, и оглушительно заливался колокол звонка. Выключив эту жуткую какофонию, я приник к окну, вглядываясь в церковные окна и явственно различая, как за стеклами зимнего придела пульсирует оранжевый свет. Тревога! Господи помилуй...

Я не знал, что и делать. Бежать в церковь? Так ведь кто там? Вдруг на самом деле грабители? Да и сколько их? Уже небось выдергивают иконы из кивотов... Ох, Господи, что же делать? Опасливо прислушиваясь, я метался по комнате от окна к окну и, прячась за занавесками, с ужасом всматривался в мигавшие оранжевые сигналы. Ни ждать, ни терпеть не было никаких сил; я переволновался, поэтому не придумал ничего другого, как затеплить лампадку у иконы. Мерцающий огонек высветил коричневую доску, огромные зрачки обозначились на Божьем лике под круглыми бровями. Господь глядел на меня сурово и строго.