Аскетизм по православно-христианскому учению. Книга первая: Критический обзор важнейшей литературы вопроса - страница 37

черты христианского совершенства и оставляются в стороне евангельские требования, призывающие к самоотречению, заповедующие напр., возненавидеть отца и мать, отвергнуться себя, в стремлении к небесному отрешиться от всего земного, — изречения, дающие мысль о предпочтении безбрачия перед браком и т. д. и т. под. [333]

Таким образом, и после обстоятельных разъяснений, истолкований и дополнений А. Ф. Гусева, сделанных им в виду различных возражений его литературных оппонентов, все же в значительной степени (хотя и не вполне) сохраняют свое значение слова проф. А. И. Гренкова: «аскетизм, как он проявился в действительной истории, на самом деле плохо гармонирует с тем понятием об общем нравственном идеале, которое автор изложил пространно как со стороны формальной, так и материальной». [334] Не касаясь в этом случае частных черт, не входя в подробное и детальное рассмотрение христианского восточного аскетизма, как он проявился в истории, мы отметим лишь его общую, ему несомненно специфически присущую особенность — созерцание, которое, хотя и не доходило до отрицания общественно-деятельной стороны христианства, однако поставляло ее уже решительно на втором плане, придавало только второстепенное и подчиненное значение. Между тем А. Ф. Гусев по понятным апологетическим целям «наиболее рельефно выдвинул» в христианском аскетизме именно идею деятельной любви к ближним. [335]

Но и проф. Гренков, указывая собственный метод правильного, по его мнению, научного построения трактата об аскетизме христианском, сам не нашел твердой и определенной почвы для своих суждений, впавши в другую крайность и исключительность.

По его мнению, проф. Гусеву необходимо было сделать «анализ» «великих аскетических типов», по которым мы привыкли строить понятие об аскетической норме, — преподобных Антония, Павла, Сысоя, Иллариона и т. д., [336] причем автору следовало исключительно иметь в виду аскетизм, как историческое явление в христианстве, имевшее свои исторические фазы. [337] «По нашему мнению, говорит он, надежным критерием для относительного уразумения нравственного христианского идеала должно служить раскрытие его историческое в сознании церкви». [338] И такой метод, говоря словами проф. Гренкова, необходим собственно потому, что «до сих пор, сколько нам известно, аскетический принцип мыслится в христианстве как факт и притом в его историческом проявлении с определенными признаками». [339] Однако, естественно спросить, почему же аскетический принцип не следует мыслить как идею, как мiровоззрение, данное еще — в виде предпосылок — в Евангелии и воспринятое церковью? Ведь рука об руку с фактом аскетической жизни происходило в церкви и его идейное литературное раскрытие и обоснование.

Проф. Гренков далее в той же статье сам доказывает необходимость строгого разграничения идеала и его фактического осуществления, как бы высоко ни было это последнее. [340] В истории аскетизма христианского мы имеем только посильные опыты осуществления евангельского идеала, попытки его реализации, всегда, по сравнению с идеалом, более или менее несовершенные и односторонние.

Отсюда, по нашему мнению, исследователю христианского аскетизма необходимо анализировать конкретное содержание христианского идеала, поскольку он начертывается в Св. Писании и раскрывается в святоотеческой письменности, а также проследить и понимание его в Христовой церкви, как оно выразилось, во 1-х, в идеях, воззрениях, теоретически-обосновывавших христианский аскетизм и, во 2-х, в фактах, в жизненной реализации христианского идеала, в аскетической жизни. В противном случае в представлении христианского аскетизма всегда будет путаница, сбивчивость, благодаря неизбежным при этом неясности, неточности.

Проф. Гренков стоял за необходимость анализа исключительно исторической стороны христианского аскетизма потому, что он считал христианский идеал в самом себе, в его существе точно неопределимым, неуловимым, — выдвигая почти исключительно в характеристике его стороны формальные — бесконечность, универсальность, вечность, — и стушевывая его реальную сторону, его конкретное содержание.