Аскольдова тризна - страница 2

В горницу закрадывалась темнота; багрянец на небе исчез, на землю опускалась ночь.

– Зажгите светильники и позовите на ужин послов киевских, – повелел Рюрик одному из рынд[11] и, видя его недоуменный взгляд, пояснил: – Да, да… Будем здесь вечерять.

Затрещали фитили в настенных сальниках; слабый огонек от них выхватил склоненную над столешницей часть правой заостренной скулы новгородского князя, угол безусого рта и узкую, чуть подрагивающую линию высокого лба со спущенной на выпуклый глаз русой челкой.

Разгорелось пламя, и высветлилось все княжеское лицо. Когда вошли послы, то, подняв головы, хорошо рассмотрели его – крупчное, бесстрастное, будто несколько мгновений назад и не бороздили морщинами Рюриково чело, сокрытое волосами, беспокойные мысли.

– Проходите, садитесь! – по-свойски пригласил послов князь: накануне он встречался с ними и вел разговор о торговле.

Киевским купцам удалось убедить своих князей Аскольда и Дира в выгодности торговых дел со Славенском, прозываемым сейчас Новгородом, – через центр Северной Руси шли добротные товары из верхних стран: металлическое оружие, плотницкие и другие инструменты, серебряные женские украшения. В этом случае Киеву не нужно было кружным путем через Восток и Византию приобретать их, доходнее напрямик «из грек в варяги» иметь сношения со свейскими[12] или датскими купцами.

Вот и направили киевские архонты послов к Рюрику потолковать да и сговориться так, чтобы явить от сих сделок увеличение и киевской казне, и новгородской. Как и в прошлый раз, в Новгород прибыли Селян с Никитой, другие купцы именитые, с ними – доверенное лицо Аскольда из его дружины Доброслав Клуд. И еще одного послал старший киевский князь – грека Кевкамена, давно жившего в Киеве и сумевшего по-доброму расположить к себе сердце Аскольда. Возглавлял посольство боил[13] Светозар, которого после гибели его сына Яромира от рук хазар Аскольд по настоянию воеводы Вышаты удержал у себя и не стал направлять на границу с Диким полем, где Светозар служил ранее. И сам Вышата попросился в посольство: захотел еще раз взглянуть на полюбившееся ему Ильмень-озеро. Будучи шестнадцатилетним юношей, ездил на его берега с отцом сватать невесту. Хорошей женой оказалась словенка, иначе, как голубка, Вышата ее не называл. Да умерла она при первых родах, оставив на его руках младенца мужского пола; сын по имени Янь сейчас стал взрослым, крепким, сравнимым разве что с мореным дубом. Но не по ратной стезе пошел, как отец – смотритель-киевских вымолов[14] и боевых лодей, а по хозяйственной. Его вотчина под Киевом пример порядка и достатка всем владетелям.

С торговыми делами управились на удивление быстро; Рюрик самолично указал киевлянам место на торговище под детинцем, где можно построить свой гостиный двор: как раз он поднимется рядом со Свейским. Тут же под тесовыми крышами с клетями для товаров разместились дворы Греческий, Норманнский, Булгарский и даже Сарацинский[15].

А теперь новгородский князь звал послов и купцов к себе снова, якобы вечерять… На нем, как на мизинном человеке, была надета рубаха, шитая из одного куска льняной тканины одним боковым швом, который оставлял дыру для головы, Но в отличие от большинства простого мужского населения, носившего здесь рубахи поверх штанов, на князе рубашка была заправлена в кожаные хозы[16], поддерживаемые узким ремешком, на ногах – яловые сапоги, какие носили норманны и свеи, – короткие, зашнурованные спереди.

Княжеского на Рюрике всего-то было – висевшая на груди тяжелая золотая цепь да длинный в отделанных жемчугом ножнах агарянский нож на кожаном пояске.

Коль князь пригласил вечерять – киевляне, не задавая вопросов, расселись за длинным столом, хотя время и позднее было. Вон уж и небесные звезды табунками высыпали в оконцах горницы, что, как известно, находится на горнем ярусе – оттого и зовется горницей.

Некоторые из гостей уже успели перекусить, поэтому вначале еда шла натужно, но потом, как пропустили чару-другую, заспорилось и разговор стал налаживаться. А Рюрику того и надо: затем и позвал – послушать речи о княжении двух соправителей и об устройстве разных дел Руси Киевской. Но первое интересовало больше всего: ведь сам надумал с Водимом Храбрым власть разделить. Только не мог вот так сразу Рюрик попросить ответить, как, мол, делят Аскольд и Дир эту власть, не собачатся ли из-за нее?..