Ася находит семью - страница 3

Вдруг вдали среди мрака завиднелись взвивающиеся искры и язычки костра. Костер освещал площадь, расступившуюся перед губернаторским дворцом, который теперь занят Московским Советом. Прибавив шагу, Ася вспомнила, как вдвоем с Варькой приходила сюда перед самым маем; как у них на глазах, словно отслужившую мебель, убирали с площади чугунного генерала вместе с чугунным конем; как возмущались некоторые прохожие, что синие дощечки с надписью «Скобелевская площадь» заменены красными, сообщающими, что площадь переименована в «Советскую».

Костер пылал ярко, звал к себе. Но как подступиться, если вокруг солдаты? Возможно, караул, приставленный к Совету; возможно, патрули, которых Ася почему-то побаивается. Эти люди нисколько не напоминают тех аккуратных солдатиков, которые отдавали честь Асе и ее отцу, когда он надел офицерскую форму, став военным врачом. Но они и не такие бородатые и оборванные, как те, что появились в прошлом году и назывались демобилизованными.

Набравшись храбрости, Ася проскользнула к костру, к самому жару. Пришлось у всех на виду протягивать к огню то одну, то другую ногу в неуклюжих, уродливых башмаках. Варькиной работы башмаки. Скроены из оставшейся от отца гимнастерки. Имеются у Аси хорошие ботиночки и ботики к ним, да очень жмут, куплены еще до переворота.

Кто-то сломал пополам доску, швырнул в костер. Пламя разгорелось, вымахнуло вверх. На розовой стене бывшего дворца стали различимы выбоины, следы пуль.

— Эка зазевалась!

Один из солдат отвел в сторону Асин башмак — толстая войлочная подошва начала дымиться.

— Мечтаете, барышня?

Под общий хохот Ася в растерянности пробормотала:

— Извините, пожалуйста.

Солдат, спасший ее башмак, усмехнулся:

— Деликатная. Штиблетики-то офицерского сукна.

Тетя Анюта предупреждала Асю, что нынешняя солдатня не щадит офицерское сословие. Съежившись, стараясь стать незаметной, девочка отошла от костра. Еще больше потянуло домой, хотя там, конечно, не топлено и вряд ли найдется ужин. Потянуло к Варьке — она-то Асе желает добра. Только бы Варя была дома, только бы не пришлось дожидаться на каменных грязных ступеньках…

Подойдя к Охотному ряду, Ася остановилась, окинула взглядом Тверскую. Еще были различимы отблески костра, собравшего вокруг себя солдат. Возможно, эти самые солдаты и сшибли вывеску с углового дома. Вот она, болтается на одном крюке. Ася помнит каждое слово:

Давно существует… Кажется, все было давным-давно… Железная вывеска жалобно дребезжит, словно хочет напомнить Асе, как она приходила сюда с отцом вскоре после того, как началась война. Здесь было людно, оживленно. На углу стояло много извозчичьих пролеток и солидных экипажей. А сейчас? Одни сани, и в тех дремлет накрывшийся мешком, не надеющийся на седока извозчик.

Бедная кляча совсем отощала: снежок тает на костлявом крупе, на выпирающих ребрах. Ася с жалостью глядит на извозчика… Мама не раз возмущалась, что им, беднягам, дают паек четвертой категории и при этом требуют, чтобы они возили по таксе. Словно не видят, каково им теперь.

Извозчик вдруг очнулся, буркнул спросонья:

— Поехали, что ли?

Девочка смущенно улыбнулась, хотела сказать, что денег нет, что в последний раз каталась в позапрошлую зиму, когда отец приезжал с позиции, но только открыла рот, извозчик заорал:

— Проходи. Тоже барыня нашлась!

Ася бросилась прочь. Память услужливо подсказала ей Варькины слова, что все извозчики мелкие собственники и сами виноваты, что не вступают в союз.

Велика, обширна Красная площадь. Попробуйте перейти ее быстро, если ноги окоченели, не слушаются. Важная площадь. Сюда в праздники сходятся манифестанты. Рассказывали, что Первого мая весь народ, проходя мимо братских могил, склонял знамена и музыканты играли торжественно и печально. Только Ася ничего не видела, ее не пустили дальше двора. Накануне мама была у Алмазовых, где ей обещали достать через дворничиху творог для пасхи. Творог достали и, кстати, дали прочесть обращение Всероссийского Священного Собора, в котором было разъяснено, что в скорбные дни страстной седмицы всякие шумные празднества, уличные шествия должны рассматриваться как оскорбление религиозного чувства. Мама и Варю отговорила идти. Та согласилась: раз этот день совпадает с великой средой, значит, грех.