Атлантический рейс - страница 36
– Салют! – раздалось с берега...
Вглядываюсь в высоченного стройного полицейского, в его мужественное смуглое лицо. Да ведь это Исмаил! Наш старый, добрый знакомый. Помню, как в прошлом году он пришел на наше судно и, показав ослепительные зубы, произнес в качестве приветствия:
– Москва – спутник. Титов – Гагарин. Карашо! – потом заглянул в записную книжку и добавил: – Ростов – папа, Одесса – мама...
Мы засмеялись и пожали его крепкую руку: ох, уж эти одесситы – ну, буквально везде, во всех портах оставляют о себе память! Исмаила интересовало буквально все; за полчаса беседы в его записной книжке появилось до полусотни новых русских слов. Каждый день он приходил к нам в гости, а потом и проводил наш теплоход.
И вот снова Исмаил достает свою записную книжку. Заглянув в нее, он уверенно произносит:
– Как дела, товарищи?
Он такой же приветливый и добродушный. Только меньше смеется, да на лице его багровеет глубокий шрам, которого не было раньше. Заметив наши внимательные взгляды, он поправляет на плече автомат и мрачнеет:
– Враги республики...
Да, нелегко гвинейцам строить новую жизнь. По существу, империалисты объявили блокаду молодой республике. Это чувствуется во многом: не хватает лоцманов, и суда подолгу простаивают на рейде; нет того обилия продуктов и товаров, какое можно увидеть в других портах, плохо с топливом, водой. Но разве эти недостатки могут затушевать те громадные завоевания, которые уже достигнуты в республике? И важнейшее среди них – независимость!
Мы идем по городу. Он чист и красив. Всюду видны новостройки: там возвышается корпус школы, дальше целый квартал жилых домов, детские ясли, новые магазины. По улицам снуют «Москвичи», «Волги», торопятся куда-то чешские автомобили «Шкода». Веселые стайки курчавых ребятишек бегут на занятия; им больше не нужно спешить в порт в надежде выпросить у иностранного моряка за мелкие услуги несколько медных монет. Теперь у них другие, приятные заботы: арифметика, история, родной язык.
На площадях и улицах виднеются массивные цоколи, на которых совсем недавно возвышались увешанные орденами надменные бронзовые генералы и елейно улыбались французские миссионеры. Сейчас бронзовые генералы валяются на французском кладбище, уткнувшись острыми воинственными носами в красную землю; тут же застыли низвергнутые чугунные миссионеры, и по их застывшим улыбкам ползают изумрудные ящерицы.
До полудня город, сжигаемый солнцем, пустынен: мало прохожих, останавливается почти все движение, закрыты магазины, конторы. Уличные торговцы фруктами спят около своих ярких товаров, спрятавшись в тень гигантов растительного мира – сейб. Это деревья-небоскребы. Такое дерево у основания с трудом обхватит, взявшись за руки, вся команда нашего корабля. Исполинские стволы сейб на добрую сотню метров возносятся в голубое небо; под их кроной прячутся крыши многоэтажных домов. Сейба – не просто дерево, а настоящий ботанический и зоологический сад. На ее массивных ветвях, многие из которых по толщине сравняются со столетним дубом, поселились другие многочисленные растения: лианы, мхи, лишайники, какие-то кустики, покрытые яркими цветами. В кроне дерева живет несметное количество различных птиц, змей, ящериц, хамелеонов и целые колонии летучих собак – небольших забавных существ, похожих на летучих мышей, но имеющих совершенно собачью голову. Днем крылатые собачонки спят, целыми гроздьями повиснув на деревьях вниз головой, а вечером стаями летают над городом. Их не видно в полнейшей темноте, но зато отлично слышны голоса: тонкий, визгливый крик, несколько напоминающий лай комнатных собачек.
Город оживает в четыре-пять часов вечера. Из-под навесов, из гаражей на улицы вырываются сотни автомобилей, высыпает шумный, яркий поток горожан. Как по сигналу, просыпаются уличные продавцы и, едва раскрыв глаза, начинают зазывать прохожих; раскрываются двери магазинов и многочисленных мастерских, где здесь же, прямо на улице, мастеровые быстро крутят голыми ногами швейные машины, обмеряют талии клиентов и клиенток, примеряют, разглаживают платья, брюки, пестрые рубашки. Чуть в стороне, под навесом, трудится резчик по дереву. Вся работа на виду: можно целыми часами стоять около резчика и смотреть, как из-под его стамески вьется красная стружка и из куска дерева получается сильное слоновье тело с сердито наморщенным хоботом или стройный, гибкий торс шоколадно-коричневой танцовщицы. А рядом – оглушительный звон и грохот: сосед резчика колотит деревянным молотком по медному листу – это будет украшенный чеканкой таз.