Атропин - страница 8

They had a hi-fi phono, boy did they let it blast

Seven hundred little records, all rockin' rhythm and jazz

But when the sun went down, the rapid tempo of the music fell

C'est la vie say the old folk, it goes to show you never can tell

Из-за холода в помещении все музыканты были в свитерах, у Теда он был белоснежным, и, как пятно прожектора, стоял перед глазами даже тогда, когда Уоррен не смотрел на сцену. Два с половиной года койка Тейлора стояла рядом с его кроватью, и за это время Уоррен успел увидеть его в бесконечном разнообразии одежды: полосатая пижама, форменная голубая рубашка, белый парадный китель, мятые джинсы, вязаная безрукавка, и даже кофта с капюшоном, но ни одну одежду Тед не любил так, как безразмерные, растянутые словно их колесовали, вязаные свитера. Этот раньше принадлежал Эндрюсу.

— Чувак, тебе не плохо, часом? — встревоженно спросил кто-то, склонившись к его уху.

— Мне хорошо, — коротко ответил он.

They bought a souped up jittny, was a cherry red fifty three

They drove it down to Orleans to celebrate their anniversary

It was there where Pierre was wedded to the lovely Mademoiselle

C'est la vie say the old folk, it goes to show you never can tell

Эндрюса Уоррен презирал с самого начала их знакомства. За тупое упрямство, за неумение видеть очевидное и еще за то, что, когда эта дубина, пользуясь перерывами в зубрежке, устраивала себе физкультурные пятиминутки, отжимаясь в проеме между койками, Тейлор неизменно брал гитару и, хохоча, наигрывал ему бравурные маршики, сидя на ближайшей к проему койке, которая, между прочим, принадлежала ему, Уоррену. И он ее заправлял не для того, чтобы Эндрюс, устав от своих физкультурных экзерсисов, усаживался на нее задницей.

В один из таких перерывов Эндрюс взял вдруг у Тейлора гитару, пристроил у себя на коленях и исполнил старый хит какой-то чокнутой группы многовековой давности. Пел он бездарно, блямкал по струнам еще гаже, но против ожидания, Тейлор не только не отобрал гитару (Уоррена однажды чуть не убил за то, что тот просто переставил ее на другое место), но и истерически подвывал ему, сгибаясь пополам и вытирая слезы тыльной стороной ладони. Эндрюс, который все и всегда принимал за чистую монету, отбросил гитару и вернулся к своим отжиманиям. Уоррен смотрел, как ходят у него мышцы под кожей, погибая от бессильной ненависти к его белесым волосам и мокрой спине, и был рад, когда тот досадливо растянулся на полу и положил голову на руки, прекратив распространять по комнате волны своего душка.

— Без нагрузки не то, — объяснил Эндрюс нагнувшемуся к нему Теду. — Свой вес я нормально поднимаю, а для прогресса нужен какой-то утяжелитель. У тебя нет ничего подходящего?

Уоррен еле удержался от того, чтобы предложить опустить ему на хребтину железную кровать. Тейлор поискал глазами что-нибудь похожее на груз, не нашел, и недолго думая уселся Эндрюсу на плечи.

— Давай, — хихикнул он. — Я тяжелый. Можешь представить, что я ранен, а ты моя последняя надежда.

— Тогда лучше ляг, — предложил Эндрюс. — Равномернее будет.

Тейлор лег, Эндрюс начал свои отжимания. У Уоррена потемнело в глазах, когда на какую-то долю секунды он увидел на лице Теда, растянувшегося на спине Эндрюса, зачаток гримасы, непонятной стороннему наблюдателю, но зато так хорошо знакомой ему самому. Она была зеркальным отражением того, что он сам неоднократно видел в зеркале ванной, тайный код мизерного, усеченного до точки удовольствия, растерянность пополам с удивлением, подводное извержение вулкана, выдающее себя легкой рябью на поверхности, подводные сонары, крик касаток, паника среди акустиков.

— Хватит, — визгливо крикнул он. — Тут не спортзал, запах уже как в конюшне. Эндрюс, тебе не будет слишком трудно посетить душ прямо сейчас? И заодно открыть окно, чтобы проветрить место, где мы, вообще-то, спим?

Вайз и Мартинес удивленно подняли головы от своих информаториев, Тед скатился со спины, и Эндрюс встал.

— Ладно, о`кей, — мирно сказал он. — Извини. Тед, открой там окно, я пойду, сполоснусь. Наверное, на сегодня и вправду хватит.