«АукцЫон»: Книга учёта жизни - страница 10

стр.

«Составчик у „Аквариума" тогда подобрался — ошалеть! — восклицает Леня. — Курехин, Титов, Ляпин, Болучевский на саксофоне, Фан на бонгах…» Гаркуша в своих мемуарах вспоминает, что как только авторитетные гости принялись играть на имевшемся в клубе аппарате, «звук сразу изменился, и мы не могли понять, почему у нас был другой — естественно хуже. Курехин играл на клавишах „Юность" и хохотал, выделывая звук, как на „Ямахе" или ДХ-7». После мастер-класса последовала пьянка, братание и совет «Фаэтону» от Михаила «Фана» Файнштейна — вступать в рок-клуб. Предложение, озвученное в столь доверительной, непринужденной атмосфере, хозяева «точки» приняли легко, и вскоре «Фан» повторно заглянул в «Ленинградец» уже с целой рок-клубовской комиссией.

— Вместе с Файнштейном к нам пришли Николай Михайлов, Нина Барановская, Анатолий «Джордж» Гунницкий, Андрей Бурлака, кто-то еще, кажется… — восстанавливает цепь событий Федоров. — Ну, послушали, как мы поем свои песенки. Мы уже тогда играли что-то типа новой волны или постпанка. Пел я. А тексты были в основном Гаркуши, немного от Озерского и одна песня на стих Николая Олейникова…

Пытливым рок-клубовским экспертам в тот день и час определенно повезло. Им попались не очередные эпигоны со скромными навыками и амбициозной самооценкой, а забавные ребята, стаскивавшие в свою «песочницу» все, на что случайно набрели во внутреннем и внешнем мире, и игравшие с этими находками по-детски увлеченно, бесцельно, ради самой игры.

— Групп молодых вокруг хватало, — продолжает Леня, — но собственного материала они имели мало. В основном исполняли что-то из или под «Дип Перпл», в лучшем случае «Лед Зеппелин». А мы играли плохо, но по-своему. Наверное, этим комиссии и понравились. Хотя подозреваю, что положительной оценки мы удостоились благодаря Гаркуше. Фан замолвил за нас словечко, Джордж… Гаркуша им каким-то боком нравился, да и «Аквариуму» мы помогли.

Конечно, благоволение заслуженных «аквариумистов» к нарождавшемуся «АукцЫону» грех недооценивать. Тем более, в тот период на барабанах в «ансамбле Федорова» стучал Женя Чумичев — племянник известного ударника Евгения Губермана, несколько лет барабанившего в «Аквариуме». Но экспертам с улицы Рубинштейна и без этих дружественно-родственных связей было чем проникнуться, прослушивая «Фаэтон». Вокалист поневоле Леня при поддержке клавишника от безысходности Димы со всей своей специфической дикцией исполнял рулевым рок-клуба тему блаженного киномеханика Олега «Лампа».


Пусть лампа красная горит,
Все для того, что жизнь прекрасна… —

и переходил к тому самому олейниковскому «Надклассовому посланию», в котором расстрелянный в 1937-м «детский» поэт жалостливо-едко констатировал:


…Страшно жить на этом свете,
В нем отсутствует уют.
Ветер воет на рассвете,
Волки зайчика грызут…

Сейчас эта тема смотрится очевидной предтечей «аукцыоновских» основ, найденных группой впоследствии образов, интонаций, вербальных приемов. А тогда она была первым проявлением федоровской интуиции, которая потом приведет Леню и «АукцЫон» к «Бодуну», «Птице», обэриутам, Хлебникову, Хвосту…

— В начале восьмидесятых я выписывал ленинградскую молодежную газету «Смена», — рассказывает Федоров. — Тогда каждой семье полагалось выписывать одну партийную газету и одну комсомольскую. «Смена» при таком раскладе выглядела лучшим вариантом. В ней уже отводили полполосы под всякие неформальные темы — заметки о рок-музыке, молодежных движениях и т. п. И там же был поэтический раздел, который вел поэт Владимир Эрль. В то время я с ним знаком не был, а сейчас мы дружим. Порой, под шумок, Эрль умудрялся публиковать в своем разделе очень интересные стихи. Даже что-то из Александра Введенского.

Я, разумеется, тогда понятия не имел, кто такой Введенский, но, прочитав его стих, почувствовал, что это очень похоже на то, что пишет Димка. Вырезал ту публикацию и принес Озерскому. Смотри, говорю, какой-то мужик, наверняка питерский чувак, пишет прям как ты. Озерский прочел и сказал: да, кайфово. Он тогда тоже не знал ни Введенского, ни обэриутов. Только Олейников ему нравился, поскольку из той поэтической плеяды его единственного еще как-то печатали в советских изданиях. Собственно, и я поэтому про Олейникова узнал.