Авантюристы - страница 8

Митя отбросил саблю, слез с лошадки и подошел к незнакомцу:

– Фланцуз? – поинтересовался малыш.

– Он самый.

– Мама говолила, что вы – фланцуз… Ладно, буду учиться, так и быть. Можно я покажу Селжу наш дом? – поинтересовался Митя.

– Конечно, думаю, ты прекрасно справишься, – снисходительно позволила Елена Леонидовна.

– Тогда пошли, – Митя взял Сержа за руку, тот поклонился хозяйке. Она понимающе улыбнулась. Гувернер заметил в ее улыбке нечто большее, чем отношение хозяйки к наемному служащему… Поняв это, он испугался: не успел приступить к своим обязанностям, – кстати, даже и не знал, в чем именно они заключаются, – и уже – женщина, причем весьма привлекательная.

Дом Горюновых был добротным, просторным и рационально спланированным. После 1812 года, когда Горюнов-старший застал на месте своего родного жилища лишь обгоревшие стены и пепел от деревянных перекрытий, второй дом распорядился построить из кирпича, используя старинную монастырскую кладку[2], что было весьма дорого, но простояло бы не одну сотню лет. Им руководило не только чувство обеспечить себя и свою семью надежным жильем, способным выдержать любые непредвиденные обстоятельства, но и построить так, чтобы внуки и правнуки вспомнили добрым словом.

Петра Анисимович своего добился: первым дом по достоинству оценил сын, теперь же внук с гордостью показывал барские хоромы своему гувернеру.

Они миновали гостиную, просторную, светлую и, можно сказать, даже огромную, с овальным столом посередине, способным вместить десятка три-четыре гостей. Затем в раскрытые распашные двери Серж заметил бальный зал: дорогой паркет, выложенный причудливым образом, блестел от свежей мастики. Колонны по последней моде были увиты декоративными французскими гирляндами из цветов, балкон для оркестра, задрапированный изысканным шелковым пологом ярко-желтого цвета, придавал помещению больше света и пространства.

Серж сразу же понял: господин Горюнов весьма состоятельный человек, не только по меркам провинциального Смоленска, но и по столичным представлениям.

Спальни были расположены на втором этаже, откуда гувернер и его юный проводник начали свою экскурсию: супруги давно спали раздельно, почти сразу же после рождения Мити. Елена Леонидовна, как женщина сравнительно молодая и вполне здоровая, тяготилась присутствием мужа в одной постели, ослабевшего к тому времени здоровьем, и она тактично предложила сделать еще одну – для себя. Виктор Петрович не возражал, он чувствовал, что как мужчина уже стал слаб, а жена его – кровь с молоком. Первое время он ревновал, но старался не подавать вида: что подумают люди? Да и потом, ради Митеньки, своего любимого сына и единственного наследника, он решил не обращать внимания на любовные похождения своей супруги. Та же, как умная женщина, старалась соблюдать все нормы приличия, и вскоре Виктор Петрович окончательно смирился, а идею о французе-гувернере, вообще поддержал, – по крайней мере жена будет развлекаться дома. Ну что поделать: се ля ви![3]

Наконец Митя показал гувернеру в доме все, или почти все. Тот несколько схитрил:

– Митя, а где же ваши белошвейки?

– А там, в дволовой голнице, сидят и шьют. Хотите посмотлеть?

– Конечно.

– Ну, пошли, – подопечный Сержа с важным видом развернулся в противоположную сторону и направился по длинному коридору, видимо, ведущему к белошвейкам.

Малыш встал перед дверью:

– Отклывай!

Серж слегка толкнул дверь, с виду весьма тяжелую, она скрипнула, легко подалась и открылась. Перед взором француза предстало большое просторное светлое помещение, действительно напоминающее горницу или светелку, где сидели пять молодых девушек, причем одна краше другой, и шили каждая за своим небольшим столиком.

Одна из девушек подняла голову, обратив внимание на вошедшего молодого человека. Тот же залюбовался белошвейкой, она была хороша: темные волосы цвета воронова крыла были заплетены в косу, которая обвита вокруг головы, дабы не мешать при работе; карие глаза миндалевидной формы выражали ум и нечто такое, чего сразу и не понять, скорее внешность девушки напоминала итальянку или корсиканку…