Авария - страница 72
Близился полдень, двенадцать часов, когда тут регулярно появлялся доктор Краус. Камил допил пиво, не торопясь вышел из столовой и начал копаться в моторе. Наконец Павел в белом халате, держа руки в карманах и слегка наклонив голову, вышел из проходной. Конечно, он заметил и автомобиль, и Камила, даже на мгновение остановился. Камил с шумом захлопнул капот, вытер руки белой фланелью и, удовлетворенный, запер машину. Теперь катись в сортир на своей «фиатке» и со своим мужицким рылом, мысленно выругался он. У начальника отдела оформил учебный отпуск до понедельника (в запасе были еще две недели такого отпуска), бензопровод же пока подождет, и углубился в переводы. Теперь каждая крона будет вдвое милее.
К стоянке перед «башней» он подкатил как раз в тот момент, когда отец запирал свою «шкоду». Глупая случайность, подумал он, но рано или поздно об этом должна была зайти речь.
— Чья у тебя машина? — спросил отец и с интересом заглянул в просторный салон. — Места как в автобусе…
— Купил у одного парня из Усти, еще в пятницу. — Камил старался выдержать самый натуральный тон, но у отца на лице появилось изумление, а затем и подозрение.
— И ты молчал… — сказал он как-то удивленно, обошел автомобиль и вдруг спросил: — А деньги где взял?
— Часть из сберкассы, а остальное одолжил один кореш, мы одну штуку с ним затеяли…
— Но Здена… — начал было отец и с сомнением покачал головой. — Ты должен был предупредить ее, Камил. Она наверняка бы не одобрила, ведь она хотела покупать обстановку для новой квартиры.
— Я не мальчишка! — заявил Камил уязвленно. — И давно пора мне получить эту квартиру. Иногда ты проявляешь излишнюю заботливость.
Отец нахмурился.
— Ты ведешь себя хуже мальчишки. Это уже не мальчишество. Это наглость. Ты думал о том, где ты живешь?
— Послушай, папа. Я должен был бы раньше поговорить с тобой, но и сейчас не помешает нам выяснить одну важную вещь. Вы взяли нас в свою квартиру, это чрезвычайно мило с вашей стороны, и я вам очень благодарен, и все. Не пытайся как-нибудь использовать это обстоятельство. Пойми, будь любезен, что мы теперь отдельная семья и наши дела никого не касаются. Не думай, что мне так уж нравится жить у вас. Просто не остается ничего другого.
Камил выговорился, яростно хлопнул дверцей и пошел прочь. Он чувствовал, что отец смотрит ему вслед, и вдруг ощутил, как безмерно устал и опустошен. Куда идти? К кому? Кто ждет меня? Мирек? Едва ли, я там лишний. Радек? К сожалению, нет. Петр? Тем более нет. Регина сейчас на работе, а Михал… Где его искать! И потом, какие мы друзья… Может быть, Рихард, но втроем в кинг не играют. Павел Краус. Возможно, он был бы неплохой товарищ, но я сам воздвиг между нами высокую и неприступную стену. К Здене я могу поехать только в пятницу, завтра я еще должен работать наверху. Инженер Пехачек… тот уморил бы меня лестью.
На даче он должен был показаться в пятницу утром. Мысль, что за эту каторгу он не получит теперь ни кроны, парализовала его последние силы. Он не закончил даже того, что запланировал на четверг, и, когда пробило двенадцать, отложил в сторону огромную спираль, дома вымылся, переоделся, заправил бак бензином и покатил в сторону Праги.
В ветровое стекло било солнце. Сухая асфальтированная дорога, струящийся теплый воздух тянули его прямо к лету. Камил пожирал километры, на лоунском участке превысил сто семьдесят километров, перед Сланым с риском для себя обогнал рассерженную «603» и ворвался в Прагу как раз в послеобеденный час пик.
Провинциальный номерной знак провоцировал пражских водителей не замечать его на перекрестках, но Камил нахально трубил в свой клаксон и напористо отстаивал свои права.
Сравнительно легко он пробился через перегруженный город и на скорости девяносто, словно желая разогнать огромное количество энергии, накопленное во время шныряния по пражским улицам, примчался к вечернему Ходову. Только на улочке к домику Разловых его охватил страх. Чувство страха перед предстоящим объяснением со Зденой он переживал в последние дни не раз, но отгонял его мыслью, что это еще нескоро, что до тех пор что-нибудь да произойдет, теперь же надеяться было не на что.