Авария - страница 14

— Какое самоуправление? — вскочила вдруг классная. — Вы безжалостные! Безжалостные! Как вы можете управлять?

— Это эмоции, — поморщился Кирилл. — Некоторые учителя начали преподавать еще в период культа личности, благополучно работали во времена Хрущева и Брежнева. Вы считаете, эти люди способны проводить перестройку в школе?

— Рабочие директоров выбирают, — крикнул Киселев, — а мы нормальных учителей выбрать не можем?

Родители зашумели.

— Может, и родителей будете выбирать? — ехидно спросил отец Киселева.

— А неплохо бы, — буркнул тот.

Николаев оглянулся на мрачного Киселева-старшего и почувствовал некоторое облегчение — он был не одинок в родительском лагере.

— Выбирать! Додумались! — возмущенно гудели родители.

— Доучитесь сначала!

— Воспитателей в детском саду тоже выбирать будут?

— Общее собрание младшей группы!

— А почему кто-то, — повысил голос Кирилл, — вы или они, — он указал на учителей, — должен решать за нас: как нам жить, что нам делать, о чем нам думать?

— Да потому что мы прожили больше! — крикнул Киселев-старший. — И видели больше, и опыт, слава богу, какой-то имеем…

— Видите ли, — раздельно сказал Кирилл, поднимая пальцы щепотью, — Дело в том…

— Извини, прерву, — встал сосед Николаева. — Я должен сказать, что я с этим демагогом дома не справляюсь, — кивнул он на сына, — У меня восемь операций в день, я газету прочитать не успеваю — строчки прыгают… Извините. — Он виновато развел руками и сел.

— Я могу продолжать? — спросил Кирилл, — Спасибо… Так вот, дело в том, что ваш опыт относится к другому историческому периоду. Если бы мы жили двадцать лет назад, мы бы, безусловно, воспользовались вашими советами…

Родительская половина класса взорвалась, заговорили все разом. Николаев растерянно смотрел на дочь, на ее одноклассников, на иронически улыбающегося директора, на бушующих родителей…

Они шли домой вдвоем с Валеркой по тихой вечерней улице. От земли тянуло холодом, бурно начавшаяся весна вдруг замедлила ход, деревья до сих пор стояли без листвы. Колесо времен года будто бы замерло в критической точке, решая, куда дальше — к лету или назад.

Дочь невозмутимо шагала рядом, сунув руки в карманы куртки. Николаев понимал, что надо как-то реагировать на услышанное сегодня в классе, ругаться, воспитывать, но боялся порвать ниточку, связавшую его с дочерью. Они вышли из класса как два заговорщика — все должно было остаться тайной для матери.

— А что, историчка действительно дура? — на всякий случай спросил он.

— Да нет, — пожала плечами Валерка. — Просто реликт брежневской эпохи.

— Вот как… — растерялся Николаев. — Все равно, зачем обзываться?..

— А этот, длинный — неглупый парень, — осторожно сказал он через несколько шагов.

— Кирилл-то? — Валерка сунула в рот жвачку. — Ничего… Говорит только много.

— А у тебя… это… — смутился Николаев, — мальчик в классе есть?

— А?.. Пухлый. Ну сидел рядом.

— И что же у вас… любовь? — неловко улыбнулся Николаев.

— Чего-о? — Валерка остановилась, хлопнула себя по коленям и дико заржала на всю улицу. — Ну, придумал словечко!.. Так, тусуемся вместе…

Дома Валерка не ушла, как обычно, в свою комнату, задержалась на кухне, и на Николаева напал вдруг приступ красноречия. Он вспоминал смешные случаи, из службы, нещадно привирая и придумывая на ходу, чтобы было смешнее.

— Стою, значит, на Часовой — там движение одностороннее. И вдруг прямо глазам не поверил: «шестерка» пилит в обратную сторону, навстречу движению. Машины от нее шарахаются кто куда. Ну, я ее останавливаю — сидит размалеванная такая дамочка. Я говорю: «Здесь движение одностороннее». — «А? Спасибо», — врубает заднюю скорость и так же спокойно назад попилила…

Дед посмеивался, Валерка улыбалась, привалившись спиной к подоконнику.

Мать, не снимая плаща, зашла на кухню, постояла, глядя на них.

— Чего ты? — возбужденно обернулся Николаев. — Садись.

— Сейчас, — кивнула мать, подошла к Валерке, негромко спросила: — Где была три дня?

Николаев досадливо дернулся, выразительно глянул на нее: был ведь уговор не вспоминать.

— Тусовались с ребятами, — ответила Валерка. — А что?