Авеню Анри-Мартен, 101 - страница 49

— Есть новости о Камилле?

— Нет, но мы говорили с Лаурой и Руфью по телефону. Через два дня они возвращаются в Монтийяк.

Леа пошла в свою комнату, чтобы переодеться. Вскоре она вернулась, натянув толстый белый свитер и длинную шотландскую юбку своей матери. На ногах у девушки были толстые шерстяные носки — не очень элегантно, зато тепло. Аккуратно причесанные волосы выглядели роскошно.

— Как ты прекрасна, моя дорогая! — воскликнула Лиза. — Молодость — это так здорово! Пользуйся ею, моя малышка, она так быстро кончается.

— Ты думаешь, в наше время так приятно быть молодой?

— Ты права, твоему поколению не очень повезло, — ответила тетушка, вновь принимаясь за свое вязание.

— Франсуаза уехала?

— Да, она ужинает в «Максиме», где жених должен представить ее своему начальству, — с притворным безразличием ответила Альбертина.

— Вас это не шокирует?

Лиза встала, чтобы подбросить в камин угля, поставив сестру перед необходимостью отвечать.

Когда Альбертина подняла голову, то Леа увидела, что ее добрые глаза, смягчавшие суровое выражение лица, были полны слез. Это случалось так редко, что Леа почувствовала смущение. Тетушка сняла очки и стала неловко протирать их.

— Нас это более чем шокирует. Но наш стыд — ничто по сравнению с тем несчастьем, которое ожидает твою сестру.

— Она сама этого хотела!

— Очень плохо, что ты так говоришь. Ведь это могло случиться и с тобой…

— Никогда! Никогда я не полюбила бы врага!

— Ты рассуждаешь, как романтичный ребенок. Этого, может быть, и не случилось бы, если б ваша мать была бы рядом с вами…

— Не говори о маме, прошу тебя.

— Почему? Неужели ты думаешь, что мы страдаем меньше тебя?.. Потеряв ее, твоя тетя и я словно потеряли своего ребенка. И мы непрестанно упрекаем себя за то, что не смогли уследить за Франсуазой. За то, что ускорили ход событий, — может быть, из-за нашего эгоизма. Если бы мы остались в Монтийяке…

— Это ничего бы не изменило.

— Возможно, но если бы мы остались там, все, наверное, было бы по-другому, и мы никогда не простим себе, что не смогли уберечь от ошибки ребенка нашей девочки.

Теперь по морщинистым щекам Альбертины текли тяжелые слезы.

— Тетушка, дорогая, прости меня, это из-за меня, не надо плакать! Лиза, иди, помоги мне ее успокоить.

Но Лиза, потрясенная состоянием сестры, была не в силах успокоить, кого бы то ни было. Впрочем, так же, как и Леа, которая в свою очередь разразилась слезами. Так, плачущими, и застала их Эстелла, пришедшая накрыть на стол.

— Мадемуазель!.. Боже мой, что с вами? Что происходит?

— Ничего, — хором ответили они, дружно сморкаясь.

Решив, что от нее что-то скрывают, добрая Эстелла начала с ворчанием расставлять обеденные приборы.

Скромный ужин прошел в угрюмом молчании. Радио Лондона тоже молчало. Спать Леа отправилась очень рано.

Следующий день показался Леа бесконечным. Она расхаживала от телефона к окнам, выходящим на улицу, от окон к входной двери… Ничего! Ничего, кроме тишины, нарушаемой иногда криками малыша, порученного заботам Эстеллы.

Был уже поздний вечер, когда в дверь позвонили. Леа, стоявшая как раз возле нее, от неожиданности вздрогнула.

— Кто там?

— Это Рафаэль, открывайте быстрее.

Леа открыла, дрожа от волнения.

Рафаэль был не один. Он поддерживал женщину в трауре, лицо которой было скрыто за креповой вуалью.

— Вы одна? — отрывисто бросил он.

— Да. Сегодня начало комендантского часа перенесли на более позднее время, и тетушки отправились в театр. Эстелла у малыша.

— Превосходно.

Леа взглянула на женщину.

— Сара?.. — рискнула спросить она.

— Да. Быстрее, — ответил Рафаэль. — Пройдемте в квартиру, ей может стать хуже.

— Но зачем было приводить ее сюда? Это опасно.

— Меня застали врасплох, я вам сейчас все объясню. Главное, что она жива…

Леа, светя электрическим фонариком, провела их по темному коридору и открыла дверь комнаты. С превеликой осторожностью Рафаэль уложил Сару на кровать и снял с ее лица вуаль.

— О! Нет, — простонала Леа, прижимая руку ко рту.

Лоб Сары стягивала грязная повязка, один ее глаз заплыл, пунцовые губы распухли. Но самым ужасным были гноящиеся раны на ее посеревших щеках.