Август - страница 27

Что касается путча 1991 года, я предложил бы прислушаться к точке зрения генерала Варенникова: как-никак он был непосредственным участником событий и помнит, что Михаил Сергеевич Горбачев внятно дал путчистам карт-бланш. Он не говорил им, конечно, открытым текстом - давайте, мол, устраивайте хунту, а я в Форосе посмотрю. Но в нашей стране большую роль играют сигналы. Так вот, Михаил Сергеевич дал сигнал. Чтобы потом, в случае необходимости, легко отмежеваться: это вы, кровожадные, меня неправильно поняли! Насколько можно было присмотреться к Янаеву, Крючкову, даже и решительному Павлову - все эти люди, конечно, сильно не любили свободу, но именно поэтому вряд ли отважились бы действовать по собственной инициативе. У них явно была санкция на такие действия - не зря Горбачев предупреждал страну, что всей правды не расскажет никогда. Кстати, это была не самая удачная его реплика. Она сама по себе красноречивей любых откровений.

Что касается нынешнего августа, он выдался тревожным по многим причинам. Первая заключается в повышенной нервозности общества как такового: оно перегрето экономическим процветанием в сочетании с политической несвободой, а это коктейль опасный. В 1913 году, помнится, так уже было, и в августе (разумеется!) четырнадцатого взорвалось. В России вообще работает удивительная закономерность - периоды процветания обязательно оказываются затхлыми, душными, безгласными, что дает некоторым исследователям (спекулянтам, проще говоря) повод говорить о благотворности цензуры и автократии для российской экономики. Между тем именно благодаря цензуре и автократии российское общество всякий раз и спотыкается на ровном месте, вляпываясь в очередной катаклизм, который в пирамидальных структурах никогда не умеют предотвращать. Иногда могла бы спасти ротация, иногда - коллективное обсуждение, иногда - общенациональная мобилизация, но общество успевают так растлить тотальным доносительством, повиновением и прочими прелестями несвободы, что когда надо бы собраться для рывка - оно отделывается брюзжанием либо разваливается на группки. Диву даешься, глядя на десятые годы прошлого века, как уверенно и быстро все маршировали к явной погибели. В семидесятые все тоже было очень наглядно. Дело в том, что при отсутствии внутренней политики активизируется внешняя - и становится, особенно на волне экономических успехов, крайне агрессивной. Сегодня многие машут кулаками с избыточным усердием, и потому ожидать в августе нового пика российско-грузинского напряжения вполне естественно. Да и не в одной Грузии дело. Жестко управлять можно нищим, еле дышащим обществом - а в богатеющей стране очень трудно орудовать исключительно гаечным ключом. Окрик становится опасен, и главе государства приходится обращаться к особо ретивым подданным с просьбой «не кошмарить бизнес». В том-то и дело, что экономические процветания в России опасней упадков - при процветании у людей просыпается не только желание бесперечь орать по барам «Оле, оле, оле!», но и нечто похожее на чувство собственного достоинства, особенно если им обломился хоть кусок от этого процветания, скорее декларированного, чем ощутимого.

Есть у всех нас и еще один существенный повод поволноваться - причем именно в этом августе. Не знаю, почему так получилось (наверняка опять мистика русской судьбы), но именно на август этого года пришелся очередной этап войны между обществом и государством. Прежде она в России шла открыто и горячо, и заканчивалась чаще всего революциями, - но нравы смягчаются, личное благосостояние растет, и выманить людей на баррикады становится все трудней. Они постепенно отказываются от прямой конфронтации с властью и выбирают тактику пассивного, аккуратного неповиновения - чему все мы сегодня свидетели. Я говорю о новгородском деле, о котором не говорит и не пишет сегодня только самый упертый нонконформист, демонстративно не желающий высказываться о том, что волнует всех. В мои задачи не входит сейчас оценивать степень виновности или невиновности Антонины Федоровой, объявленной в розыск и находящейся неизвестно где. Больше всего я боюсь навредить. Мне вообще неважна расстановка акцентов в этом конкретном деле, с материалами которого мы знакомы весьма приблизительно (даже это знакомство поставлено в вину мужу Федоровой Кириллу Мартынову, якобы выложившему некоторые документы в сеть; не исключено, думаю я, что его попытаются арестовать как заложника, хотя его статья - разглашение материалов следствия - как будто этого не предусматривает). Я хочу лишь зафиксировать то, о чем многажды говорил и писал, в том числе в «РЖ»: страна постепенно выходит, выползает из-под государства, не признает за ним монополии на истину и права судить своих подданных. Если у страны не осталось других рычагов для влияния на ситуацию - а дело Ульмана, скажем, продемонстрировало полное отсутствие таких инструментов, - может произойти самое интересное, а именно тихая, недемонстративная, бескровная кампания гражданского неповиновения. Если страна в самом деле захочет спрятать Тоню Федорову, ее не найдут никакие ищейки. Это не будет значить, что все население России однозначно признало ее невиновность. Это будет значить лишь, что стране захотелось объективного следствия, гласного, с демонстрацией всех карт, спрятанных в рукаве.