Август в Императориуме - страница 7
Мгновение липкого ужаса — и барон Рамон 42 Пси 7–1 открыл глаза. Солнце уже закончило выпекать жаркие косоугольные пироги на невредимом паркете и, краснея от натуги, громоздило потускневшие телеса на стёсанных зубцах Башни Звездочётов («Ей тыща лет, наверное. Столько не жуют», — всегдашняя ухмылка Лактанция). Стеллажи древнерунских книг, храня скорбное молчание Девственных Утопленниц, медленно погружались в пыльную тьму, в которой кто-то возился со стремянкой; в углу робко толпились поломанные кривоногие стулья; задребезжала переливчатыми закатными стеклами длинная хлипкая оконная створка, чертыхнулся служитель, потянуло речной прохладой и вечерним переписком птичьей мелочи. Тюльпан исчез.
А интересно, сумел бы привычный к зыбким грунтам Охотник на самом деле просквозить столько этажей? (Оторвав тяжёлую голову от книги, Рамон увидел в хмуром зеркале напротив помятое лицо с вдавленным отпечатком, зажигаемые за спиной витые бронзовые светильники — и опять зажмурился.) Потеряв жертву, тварь издавала продолжительный вой шире человеческого диапазона — легко представилось, как мечутся по тёмным коридорам и галереям с пьяными от боли лицами стражники и служители, зажав уши, а то и фонтанируя кровью. Особенно приятен был вид шатающегося, а потом рухнувшего на колени надменного Суперинтенданта Лорда Ареты 211… Впрочем, Арета далеко, в Твердыне Духа, сидит, как кощей, на несметных сокровищах прачелов и выдает для изучения раз в год какую-нибудь ерунду — ржавую станину неизвестного двигателя, заводную механическую куклу или древние консервы с мясом никогда не видевших солнца доисторических животных. Но книги! Аудиозаписи! Видеодиски! Никогда и никому — из не имеющих Спецдопуска. Что достанешь на чёрном рынке, то и изучай — если не боишься Полиции Духа. Да, Арету стоило бы скормить Тюльпану…
— У Вас был такой измученный вид, что не хватило духу прервать… Ваши мечтания, — мягкий голос за плечом, заставивший сенсолётчика обернуться, принадлежал хрупкой невысокой девушке в скромном платье цвета взбитых сливок, украшенном лишь изящного плетения пояском. Бенциана, вспомнил он, дочь Оменданта Пустого Дворца. А ничего…
— Я Альциона, — внимательные зелено-карие глаза, казалось, где-то глубоко играли золотыми искрами смеха, заводя на мгновенный переплеск рыбы, дурачащей незадачливого рыбака. — В Пустом дворце ведь не слишком много работы (иронизирует?), и остается масса свободного времени…
— Ценю вашу деликатность, — слегка озадаченный Рамон мог бы поклясться, что Начбиб-Смотритель ЗДП (Зала Древнего Псевдознайства), старый масляноглазый Селадон, дважды при нем назвал её Бенцианой. — Однако неужели столь… прелестному созданию (удачно польстил, чуть-чуть) по душе это скучнейшее занятие — чихая от пыли, перелистывать всеми забытые манускрипты (щегольнул-таки древним словечком, не удержался), вместо того чтобы, будучи принаряженной сообразно своей знатности, развлекаться сообразно своей юности?
— То есть, если выдернуть из этой фразы штопор витиеватой галантности, вопрос чисто риторический: я трижды дура, поскольку а) чтение книг несообразно моему возрасту; б) мой возраст в принципе предполагает глупость; в) ещё и одета не очень. Какой же из трех вариантов мне выбрать и при этом не обидеться?
— Простите меня, ради Духа, — Рамон почувствовал искреннюю симпатию к этой умной и ироничной дочке Оменданта. — Вы же знаете, как здесь относятся к прачеловским книгам!
— «Запрет и презрение» — так, кажется, гласит Внешний Устав вашего Ордена? Внешний, потому что все орденцы получают неплохое образование… А ведь даже знать Омира часто полуграмотна, не говоря уже о чёрни.
— Вы опасно много знаете… — он непроизвольно тряхнул головой, избавляясь от застрявшей перед глазами картинки падающей люстры. — Но ведь и у вас есть легисты, есть очень даже подкованные инженеры на разрешённых производствах, есть любители искусства…
— Да, есть. Ровно столько, сколько лимитирует Орден.
— Дорогая Альциона, не я установил этот порядок (определенно очень даже ничего…).
— Вижу, вижу, что не Вы (