Август - страница 31
Действительно, Сальвидиен не раз и не два проявил свой недюжинный военный талант, в частности, в битве при Перузии. Очевидно, он служил в армии и прежде, скорее всего, под началом Цезаря. О значительности его заслуг говорит тот факт, что он, до того не занимавший ни одного официального поста, должен был стать консулом 39 года — действительно выдающееся достижение для безродного выскочки. Однако воспользоваться им он так и не успел, казненный по обвинению в государственной измене. На его примере мы можем догадаться, что собой представляла партия Цезаря Октавиана и какая острая внутренняя борьба в ней кипела.
Совершенно иначе сложилась судьба Агриппы, на протяжении долгих лет неотступно следовавшего за Цезарем Октавианом, а затем Августом и ставшего его зятем и ближайшим соратником. Но и он, подобно Сальвидиену, был провинциалом и человеком темного происхождения. Риторы превратили этот факт в общее место и охотно пользовались им в своих построениях. Однажды Латрон, выступая перед Августом и Агриппой с речью об усыновлении и зная о намерении Августа усыновить детей Агриппы, позволил себе обратиться за живым примером. «Вот тот, кто благодаря усыновлению из самого низкого звания возносится в нобилитет», — указывая на Агриппу, провозгласил он и далее продолжал в том же духе. При этих словах Меценат засвистел и сказал Латрону, что принцепс спешит, а потому пора заканчивать декламацию. Кое-кто углядел в этом злокозненность Мецената, который своим свистом не только не помешал Цезарю расслышать сказанное, но, напротив, привлек к речам ритора внимание принцепса. Однако при божественном Августе люди пользовались такой свободой, что, несмотря на тогдашнее всемогущество Агриппы, находилось немало таких, кто смел укорять его низким рождением»[36].
Даже если согласиться, что правление Августа действительно отличалось главным образом свободой, приведенный анекдот никак не способен служить тому доказательством. Напомнить Агриппе его незавидное происхождение и нынешнее высокое положение значило польстить Августу, благодаря которому он и возвысился. И Агриппа никогда об этом не забывал — в отличие от Сальвидиена, примерно наказанного для острастки остальным членам партии, той самой партии, что сформировалась вокруг провинциального всадника, в одночасье превращенного в патриция божественного происхождения, партии, первоначальное ядро которой составили два безродных провинциала. Эта партия стала своего рода наброском великих социальных перемен, которые начались в годы правления Августа. Вскоре к ней примкнул и Меценат.
Нетрудно догадаться, с каким воодушевлением Октавий и оба его товарища восприняли величайшую милость, благодаря которой им, несмотря на молодость, удалось стать участниками истории с большой буквы. Но сдержит ли будущее обещания, столь щедро расточаемые настоящим? Снедаемые любопытством, Октавий и Агриппа в один прекрасный день поднялись в обсерваторию к астрологу по имени Фиаген. Они хотели знать, что их ждет. Октавий волновался гораздо больше своего товарища, а потому уступил ему первую очередь. Выслушав от Агриппы все касательно его рождения, астролог после недолгого размышления предрек ему огромную, почти невероятную удачу. Испугавшись унижения получить менее благоприятное предсказание, Октавий долго отказывался сообщить дату своего рождения, но после упорных уговоров Агриппы и звездочета все же уступил. Вместо ответа астролог стремительно вскочил с места и безмолвно простерся перед Октавием, словно признавая, что перед ним будущий властелин мира. Эта история, входящая в золотую легенду Августа, представляется нам эскизом к достаточно правдоподобному портрету молодого Августа: гордый, но еще ни в чем не уверенный, он жаждал проникнуть в тайну своего будущего, но оставался во власти сомнений и демонстрировал готовность поверить чему угодно.
Пока Октавий с товарищами следили за военными приготовлениями и старательно поддерживали в войсках популярность Цезаря, упражнялись в красноречии и мечтали о будущей славе, история готовила им изрядный сюрприз. Как-то под вечер, в час трапезы, 16 или 17 марта 44 года к Октавию явился вольноотпущенник Атий, вручивший ему запечатанный пакет. Вскрыв его, ошеломленный юноша прочитал, что в мартовские иды Цезарь был убит. Рим приветствовал его убийц, называя их «тираноборцами» и «освободителями».