Август - страница 58
Между тем Цезарь, пережив после поражения в сицилийской войне период острого страха за свою карьеру, готовился к новой схватке с Секстом Помпеем. Агриппа не покладая рук трудился на судостроительных верфях и натаскивал матросов. Новый флот обещал быть мощным и быстрым.
Наконец, все было готово, и 1 июля 36 года корабли покинули порт Байи и вышли в море. Вместе с ними летели по волнам и надежды Цезаря Октавиана, который понимал, что еще одного поражения ему как политику не простят. Но во время первого же боя разразился сильный шторм, чуть было не заставивший его перенести осуществление своих замыслов на будущий год. Впрочем, он скоро одумался и, следуя первоначальному плану, нацеленному на то, чтобы раздробить силы Секста Помпея, разделился с Агриппой и возглавил «второй фронт». Что касается Агриппы, то он прекрасно справился с возложенной на него задачей и одержал блистательную победу близ Мил, тогда как Цезарь Октавиан потерпел сокрушительное поражение у Тавромения. Его корабли погибли, а самому ему с трудом удалось достичь суши. Казалось, вернулись все кошмары 38 года. Очевидно, именно к этим дням относится описанный Плинием Старшим охвативший его приступ отчаяния, когда он мечтал скорее умереть, чем смириться с крушением своих честолюбивых помыслов.
Тем не менее он преодолел искушение покончить с собой и вновь присоединился к Агриппе, который готовился нанести Сексту Помпею последний решительный удар. Он даже пустил слух о новом знамении. Однажды, когда он гулял по берегу моря, из воды вдруг выскочила рыба и упала прямо к его ногам. Разумеется, прорицатели немедленно выдали толкование происшествия, которое заключалось в том, что вскоре он увидит у своих ног того, кто на протяжении последнего времени мнил себя владыкой морей[89].
Между тем Агриппа не спешил воспользоваться плодами своей победы у берегов Мил. Неизвестно, тянул ли он время из соображений высшей стратегии или сознательно отказывался от легкой славы, памятуя, что в первую очередь обязан блюсти интересы Цезаря Октавиана. Самым близким из своих друзей он якобы признавался, что хорошо понимает: честолюбивые люди редко соглашаются терпеть в своем окружении того, кто их хоть в чем-то превосходит. Себе они, как правило, оставляют самые пустяковые дела, а что потруднее поручают помощникам и, требуя безупречного исполнения, в то же самое время завидуют славе, которая, возьмись они за дело сами, выпала бы на их долю[90]. Если подобные высказывания действительно имели место, их можно считать свидетельством настроений, владевших не только Агриппой, но и другими приближенными Цезаря Октавиана. Очевидно, все они в душе разрывались между стремлением к личной славе и необходимостью сохранять лояльность по отношению к главе партии, одно имя которого гарантировало ей политическую легитимность. Этим внутренним напряжением легко объяснить многие поступки Агриппы, а позже Тиберия. Справедливости ради следует отметить, что правители почти всегда относятся к военным успехам своих полководцев с боязливой ревностью, и Цезарю Октавиану с его полным отсутствием военного таланта наверняка приходилось испытывать это чувство еще чаще, чем другим.
3 сентября 36 года Агриппа одержал решающую победу в битве близ Навлоха. Цезарь Октавиан в этом сражении не только не блеснул, но, напротив, повел себя более чем странно. Перед началом схватки, когда воины ожидали, что он даст сигнал к бою, он вдруг… провалился в глубокий сон. Впоследствии Антоний всласть поиздевался над ним, утверждая, что он «валялся как бревно, брюхом вверх, глядя в небо, и только тогда встал и вышел к войскам, когда Марк Агриппа обратил уже в бегство вражеские корабли» (Светоний, XVI, 3).
Однако в Риме вести о победе над Помпеем, соответствующим образом подготовленные, вызвали волну восхищения Цезарем. Рассказывали, что какой-то солдат, охваченный провидческим вдохновением, в самый день битвы предсказал ее исход и тут же отправился возложить к ногам статуи Юпитера Капитолийского свой меч, ставший отныне ненужным. В едином порыве, умело организованном агентурой Мецената, Народ проголосовал за оказание победителю всевозможных почестей, в числе которых было и вознесение молитв, и сооружение статуй и арки, украшенной трофеями, и право въехать в город верхом и постоянно носить лавровый венок, и устройство в храме Юпитера Капитолийского пира в его честь, на котором присутствовали бы его жена и дети, и многое другое. День сражения отныне считался праздничным, и к нему приурочивали объявление решений о помиловании. Отметим попутно, что в сферу благодати, окружавшую Цезаря Октавиана, попали также Ливия, ее дети и Юлия, что формировало в народном сознании образ священного семейства.