Автаркия, или Путь Мишимо - страница 8

В тексте упоминается монумент: имеется в виду памятник Якову Доброславу, на месте которого в настоящее время стоит фигура Председателя Юлиуса, да будут и наши дела достойными того, чтобы быть увиденными издалека.

Мы встретились на площади Свободы под монументом. Сокольских решил поподробнее ввести нас в курс дела: что же именно нам предстояло испытать в ближайшие три дня.

– Большинство из нас в течение жизни движется по одним и тем же весьма немногочисленным маршрутам, – невозмутимо начал он с очевидного трюизма. – Например, дом–работа, дом–работа–рюмочная или дом–институт–библиотека. Отчего так? Очевидно же, что ни мир, ни даже наш город не может быть сведен только к этим местам, однако же получается, что для человека, живущего по маршруту дом–работа–рюмочная – а по воскресениям, допустим, еще церковь, – Выжград и есть по сути только эти три-четыре места. Ритм нашей жизни задает общество, твое положение в обществе задает твою географию. Очень скудненькую географию, я бы сказал. Некоторые стараются расширить свою географию, отправляются в театр или на выставку, или на прогулку по Буковой аллее. Но ведь, если вдуматься, такое вот волевое решение включить в свою географию еще какие-то места само по себе тоже является заложником нашего статуса, образования, нашего окружения, наконец. Даже выбирая вроде бы случайный маршрут по карте, мы невольно отталкиваемся от логики, отраженной в создании этой карты, и от логики, предписывающей правильное ее прочтение. В средневековом городе это будет одна логика, в буржуазном – другая. Но в любом случае эта логика будет воспроизводить отношения власти, деление людей на господ и обслугу, наши представления о престижном и постыдном, о важном и пустяшном, о том, что есть, и о том, чего нет и быть не может.

Дрейф – это не просто путешествие, когда ты запланировал некий маршрут, добавил он после многозначительной паузы. Дрейф впускает в твою жизнь случайность, хаос.

– То есть дрейф должен привести нас в мир хаоса? – поинтересовался Жан-Поль, скручивая папиросу.

– Не совсем так, – ответил Сокольских. – Опять ты будешь дымить?.. Дрейф использует хаос, но не служит ему. Мы отказываемся от привычных приоритетов в выборе маршрута и отдаемся случаю, благодаря которому нам открываются другие пути, другие маршруты, о существовании которых раньше ты мог и не подозревать. В конце концов, ты можешь открыть для себя совершенно новую географию твоей жизни. Да и совершенно новую жизнь.

Юлиус припомнил одного кшатрия из племени шакьев, которого однажды подобный случайный дрейф побудил оставить жизнь в достатке и удовольствиях и встать на путь мудреца. Этот новый путь, как мы знаем, привел его к четырем благородным истинам, а нам подарил новую мировую религию. «Вот только новой религии нам и не хватало», – пошутил Жан-Поль. А Сокольских сказал, что нельзя видеть в дрейфе средство для изобретения какой-то еще одной новой «истины» или нового порядка. Дрейф, наоборот, нужен как раз для того, чтобы увидеть условность имеющихся истин и существующего порядка и обрести свободу от них.

Юлиус спросил, насколько свободен был сам Сокольских, когда в качестве точки, где мы должны были встретиться, предложил место, называемое площадью Свободы. Тот с досадой отмахнулся и предложил отправиться, наконец, в путь. Позже он все же признал, что, наверное, он не был свободен, но ведь, когда мы выбирали, откуда начать свое странствие, мы находились еще по ту сторону дрейфа.

Мы прошли несколько кварталов по Лучисте, потом Сокольских вдруг предложил свернуть налево в какой-то малопривлекательный двор. «Сюда?» – Жан-Поль не смог скрыть своего удивления. Сокольских спросил, а почему бы нет? Смысл дрейфа – не строить заранее никаких маршрутов, не питать никаких иллюзий, не попадать в плен ни к каким надеждам. Смысл дрейфа – уступить спонтанности, следовать зову внезапных импульсов, почувствовать, как самые неожиданные дороги могут вдруг увлечь тебя.

Первый день нашего дрейфа так и прошел в броуновском блуждании по староградской стороне. Дворы и переулки складывались в сложный урбанистический лабиринт, и я спросил друзей, кто мы в нем: Тесей или Эдип? Или Минотавр, предположил Юлиус. У Тесея была путеводная нить, дрейф же требует, чтобы мы выпустили ее из рук, сказал Сокольских. Так что, скорее, слепец Эдип. Но только Минотавр был настоящим обитателем своего лабиринта, возразил Жан-Поль, как и мы в нашем городе. Правда, Минотавр вряд ли заплутал бы в нем, так что это тоже не дрейф. Значит, Эдип-Минотавр, рассмеялся Юлиус, слепой хозяин своего лабиринта, подобный Полифему в его пещере. Только из полифемовского уравнения нужно вычесть Одиссея, сказал Жан-Поль, мы ослепляем себя сами. Чтобы прозреть и начать нашу собственную одиссею, кивнув, добавил Сокольских.