Айк и Нина - страница 4
По окончании церемонии приветствия на авиабазе Эндрюc, во время которой Айк мог лишь обменяться с Хрущёвыми молчаливыми улыбками и рукопожатиями, состоялся официальный государственный банкет в Белом доме. В середине банкета, где в числе приглашенных кроме Айка с женой Мейми и четы Хрущёвых были посол Меньшиков, Крисчен Гертер, Дик Никсон и другие, все дамы удалились в Красную комнату попить кофе. В ходе банкета я сначала сидел за столом рядом с Айком, а потом стал ошиваться в коридоре под дверью Красной комнаты. Прежде, чем дамы удалились, Айк успел поцеловать руку мадам Х. и пару минут оживленно поболтать с ней, однако оба они так тщательно скрывали свои эмоции, что кто-угодно решил бы, что они просто чужие друг другу люди, натянувшие на лица маски вежливости. Одному лишь мне было известно, что это не так.
Я перехватил председательшу как только они с Мейми вышли из Красной комнаты под аккомпанемент репортерских фотовспышек. Следуя полученным инструкциям, я взял её под руку и проводил в Восточную комнату на концерт американской песни, который должен был стать изюминкой вечера. Я обращался к ней на русском, но, к моему изумлению, она обнаружила базовый уровень разговорного английского (то ли вспомнила его с тех времён, когда была школьной учительницей, то ли подзубрила ради Айка?). В духе ростановского Сирано я поведал ей, что он ужасно истосковался по ней, что все эти четыре года после встречи в Женеве она не шла у него из головы, и что ... тут я зачитал ей лирическое стихотворение на английском, написанное им для неё – сейчас я уже не припомню его полностью, но оно дышало елизаветинским снобизмом и военными картинами с разорванными сердцами, армейскими бастионами и упоминаниями тяжелой артиллерии, блиндажей и штурмовании высот любви. Наконец, перед тем, как мы вошли в Восточную комнату, я сунул ей в руку клочок бумаги, на которой было написано: «Блэр-хаус, чёрный ход, три часа ночи».
Без пяти минут три мы с президентом припарковали штатский прокатный лимузин у бровки чуть дальше по улице от здания Блэр-хаус, где чета Хрущёвых расположилась на ночлег. За рулем был я. Салонная перегородка отодвинулась и из темноты голос президента гаркнул мне: – Ну, Падеревски, твой выход. Ни пуха!
Я выбрался из лимузина и зашагал по тротуару в сторону Блэр-хауса. Теплая и влажная ночь укрыла всё мантией своего мрака, а уличные фонари были так тусклы, как если бы их затенили специально для этого случая. Казалось, каждое темное пятно, кишело шпиками спецслужб – их, и вправду, вокруг Блэр-хауса было столько, что хватило бы опоясать Мемориальный стадион дважды – хотя меня они не трогали. (Организовал Айк это так: ровно в 3:00 одному человеку будет позволено войти на задний двор Блэр-хауса, а двум – выйти оттуда сразу же после.)
Она ждала меня у двери чёрного хода, на ней были брюки, мужские пальто и шляпа.
– Мадам Хрущёва? – прошептал я.
– Да, – ответила она голосом нежным как поцелуй.
Мы быстрым шагом пересекли задний двор, после чего я усадил её в лимузин, восхищаясь про себя изобретательностью Айка, ведь даже если бы кто-то из бесчисленных агентов Секретной службы, ЦРУ и ФБР и заметил нас с нею, то он бы принял мадам Х. за её мужа и решил бы, что Айк организовал частные сверхсекретные переговоры. Не успел я юркнуть на водительское сидение, как дрожащий от возбуждения голос Айка снова огорошил меня: – Гони, Падеревски! Вези нас к звездам! – И с романтическим щелчком салонная перегородка захлопнулась.
Пару часов покружив вокруг Капитолия, я, как мне было предписано, вернулся к Блэр-хаусу и припарковался на прежнем месте. Когда я заглушил мотор, мне стало слышно их, Айка с Ниной, их воркование, шорох одежд. Она хихикнула, Айк присвистнул. Она снова хихикнула – прямо тебе сладкий звук колокольчика, мелодичный и задорный – если бы я не знал, с кем он там, я бы подумал, что он с молоденькой студенткой. Когда перегородка приоткрылась и Айк выпалил мне: «Ну, Падеревски, давай-ка сматываться», я с облегчением подумал, что мы, кажись, провернули наш план и вышли сухими из воды. Из салона донёсся звук затяжного поцелуя – звук, который мы все узнаём не из собственного опыта (кто в такой момент будет прислушиваться?), а благодаря тому вниманию, которое уделяют ему голливудские звукооператоры. За этим последовала заключительная фраза Айка, произнесённая жарким шёпотом, которая запечатлелась в моей памяти как гравировка на камне: «До нового свидания».