Бабель: человек и парадокс - страница 8

Чем же объяснить зачарованность Бабеля обитателями нового становящегося мира — казаками Первой конной армии? Парадоксальный ответ на этот вопрос в том, что Бабель отождествлял казаков с евреями, аутсайдерами. Это кажется нонсенсом, ибо казаки преследовали евреев еще задолго до кровавой гайдаматчины. Однако казаки обладали особыми и не только героическими свойствами лихих воинов. Бабель испытывал к ним любопытство художника, потому что они были созвучны еврейской инаковости — они были «другими», ибо существовали в пограничье российского общества, выступали его инсайдерами, поскольку принесли присягу Красной армии, но оставались аутсайдерами с точки зрения общества в целом. В отличие от евреев, они отнюдь не были интеллигенцией — то есть Бабель столкнулся с народом столь же «иным», сколь «иным» был его собственный народ, с людьми, которые сознательно предпочли сражаться под чужим флагом, притом что никогда не смогут слиться с теми, для кого этот флаг родной.

Писателя завораживало и притягивало это странное метафорическое сродство казаков и евреев. Тем более сравнение евреев и казаков героизирует первых и гуманизирует вторых. В повести «Эдо и Эйнам» великого еврейского писателя Шмуэля-Йосефа Агнона рассказывается легенда о еврейском племени великанов — об одном из потерянных колен, которое обитает в далекой пустыне и может принести избавление своему народу. Этот мифический образ евреев-великанов — явно отчужденных, но глубинно родственных соплеменников, способных прийти на помощь в эпоху страданий и бедствий, — мог сыграть определенную роль в этом необычном сближении, использованном Бабелем.

Различия между евреями и казаками многообразны, однако рассмотрим сходства. В первом рассказе «Конармии» («Конармия» — книга из 34 рассказов — сделала Бабеля звездой мировой литературы), «Переход через Збруч», Бабель устами Лютова повествует, как квартировал у еврейской семьи в Новограде. Большевики проигрывают войну, победа переходит к полякам. Лютов обнаруживает беременную женщину, двух евреев, «третий спит, укрывшись с головой и приткнувшись к стене». Лютов видит омерзительные условия, в которых живут эти евреи, замечает «обрывки женских шуб на полу, человеческий кал и черепки сокровенной посуды, употребляющейся у евреев раз в году — на Пасху». Он велит все убрать — быть может, это метафора избавления от прошлой жизни, сломанной, физически уничтоженной буйствующими поляками, и подготовки — во всяком случае, с точки зрения создателя Лютова — к чистоте и здоровью, которые несет революция. Возможно, разбитая посуда символизирует конец еврейской свободы от рабства, празднуемой на Песах, — и исчезновение этих черепков — немаловажный залог обретения избавления. Герой засыпает, и его будит беременная еврейка, потому что он кричит и бьется во сне, — чтобы не толкался, она укладывает его подальше от своего отца. Она снимает с отца одеяло, и Лютов видит, что старик не спит — он убит. «Глотка его вырвана, лицо разрублено пополам, синяя кровь лежит в его бороде, как кусок свинца». Женщина говорит, что это сделали поляки. Отец умолял их убить его на дворе, чтобы дочь не видела, но они не послушались. И с душераздирающим чувством, которое Бабель передает всего несколькими короткими фразами, беременная женщина кричит: «…он кончался в этой комнате и думал обо мне… И теперь я хочу знать, — сказала вдруг женщина с ужасной силой, — я хочу знать, где еще на всей земле вы найдете такого отца, как мой отец…»

Беременная еврейка, что носит в себе будущее, оплакивает смерть самого важного, что есть в ее жизни.

Позже Бабель предъявляет нам самого важного для казака «человека» — его коня. В рассказе «Афонька Бида» Конармию снова теснит неприятель, она внезапно получает поддержку местных мужиков, которые дерутся вместе с буденновцами «с величайшей старательностью», однако сдержать противника не удается. Быстро разделавшись с сутулым [еврейским] юношей в очках, слабаком, который дрался с «рассеянностью мечтателя», Бабель переключает внимание и неукротимое восхищение на казачьих лошадей. Взводный Афонька Бида, всеобщий любимец, убежден, что его возлюбленному коню не страшны никакие вражеские пули. Тем не менее коня ранили, «конь круто согнул передние ноги и повалился на землю».