Бабочка - страница 19

Сразу по прибытии мне надо будет бежать вместе с Деге и Глиани. Эта мысль занимает меня теперь больше всего. Касаюсь скальпеля и радуюсь холоду его металлической ручки. Это опасное оружие дает мне ощущение уверенности. Я уже убедился в его эффективности в случае с арабами.

В три часа утра ссыльные поставили у решеток нашей камеры одиннадцать полных мешков из грубой материи. На каждом — наклейка. Я вглядываюсь в одну из наклеек и читаю: К… Пьер, 30 лет, рост 1.73, размер одежды 42, ботинки 41, знак различия — X. Это мешок Пьеро-придурка из Бордо, приговоренного в Париже к двадцати годам каторги за убийство. Он хороший парень, один из «общества». Прямой и серьезный — я его хорошо знаю. Наклейка говорит о том, насколько точно и производительно работает управление каторжных работ. Здесь все записано, и каждый получит одежду по размеру. Дыра в одном из мешков позволяет мне разглядеть, что одежда белая с красными поперечными полосами. В такой одежде невозможно остаться незамеченным.

Хочу заставить себя снова увидеть суд, лица присяжных, обвинителя, но мозг не повинуется мне. Я понимаю, чтобы пережить заново все, что произошло со мной в суде и в Белю, надо уединиться. Пьеро-придурок подходит к решеткам и говорит:

— Все в порядке, Пэпи?

— А у тебя?

— Я всегда мечтал попасть в Америку, но не мог накопить деньги на поездку. «Курицы» хотят прокатить меня бесплатно. Это хорошо, ничего не скажешь. Не так ли, Бабочка?

Он говорит, нисколько не бравируя. Видно, что он в себе уверен. У этого «бесплатного путешествия» свои преимущества. Я предпочитаю каторгу пятнадцати годам заключения во Франции.

— Достаточно знать окончательные результаты, Пьеро. По-моему, сойти с ума в тюрьме или подохнуть в карцере одной из французских тюрем хуже, чем умереть от проказы или желтой лихорадки.

— Я тоже так думаю.

— Смотри, Пьеро, это твой мешок.

Он наклоняется, с интересом разглядывает ярлык и говорит:

— Я надену этот фрак. Они ничего не скажут. В конце концов, ведь одежда принадлежит мне.

— Оставь, потерпи немного. Не время впутываться в осложнения, Пьеро. Я хочу отдохнуть.

Он понимает и отходит от решеток. Луи Деге смотрит на меня.

— Это последняя ночь, малыш. Завтра мы покинем нашу прекрасную родину.

— У нашей прекрасной родины, Деге, нет такой же прекрасной системы правосудия. Может быть, мы познаем другие страны, не столь красивые, но в которых к человеку, совершившему проступок, относятся хоть немного справедливее.

Будущее подтвердило, что я был прав. Снова тишина.

В шесть утра подъем. Заключенные приносят кофе, потом появляются четыре надзирателя. Сегодня они одеты в белое, пистолеты на ремнях. На их мундирах золотые пуговицы. На левом рукаве одного из них — три золотые полоски.

— Ссыльные, выходите по двое в коридор. Каждый найдет свой мешок: имена написаны на ярлыках. Возьмите мешок и отойдите к стене.

Через двадцать минут мы выстраиваемся в ряд, держа перед собой мешки.

— Раздеться, связать свои вещи в узел… Хорошо. Ты собери узлы и сложи их в камере… Оденьтесь. Наденьте нижнее белье, полосатые брюки и рубашку, носки и ботинки… Все одеты?

— Да, господин надзиратель.

— Шерстяную фуфайку тоже выньте из мешков — на случай дождя или холода. Мешки на левое плечо!.. Строем… по двое… за мной… шагом-арш!

Впереди идет надзиратель с нашивками, двое других — сбоку от него. Четвертый плетется позади. Наша маленькая группка выходит во двор. Через два часа восемьсот десять заключенных построены в ряды. Вызывают сорок человек, среди них меня, Деге и троих, пойманных после побега: Жюло, Глиани и Сантини. Эти сорок человек построены в ряды по десять. У каждой десятки свой надзиратель. Нет ни кандалов, ни наручников. На расстоянии трех метров от нас шагают десять полицейских, с ружьями наперевес. Большие ворота крепости растворяются, и наша группка медленно выходит. По мере удаления от крепости к нам присоединяются все новые и новые полицейские с ружьями наперевес. Неподалеку масса любопытных. Они пришли посмотреть на очередную партию каторжников. Со стороны одного из домов раздается слабый свист. Я поднимаю голову и вижу в окне свою жену Нент и друга Антуана Де Паула; жена Деге и его друг Антуан Гилти смотрят из другого окна. Деге их тоже заметил, и мы шагаем, не отрывая, насколько это возможно, взгляда от окон. Я вижу в последний раз свою жену и друга Антуана, который впоследствии погиб во время бомбежки. Никто не разговаривает — абсолютная тишина. Ни заключенные, ни надзиратели, ни публика не осмеливаются нарушить тишину этого момента: все понимают, что тысяча восемьсот человек навсегда прощаются с нормальной жизнью.