Бабочка на ладони - страница 21
Выходя на лестничную площадку, я стараюсь ничем не привлекать ее внимания, но лифт вызывают на первый этаж, и кабина с металлическим скрежетом трогается вниз.
Точно: не успеваю я захлопнуть свою дверь, как открывается соседкина, я отчетливо это слышу. Наверное, на тетке всегдашнее розовое трико, обтягивающее ягодицы. Лет ей, пожалуй, за шестьдесят, и я представляю себе, как она оглаживает свои телеса перед зеркалом — такое тело требует заботы…
Не хочу дожить до шестидесяти, и гладить себя по телу, и дни напролет проводить у глазка… Я выхожу и вхожу потихоньку, никому меня не застать врасплох,
а она пялится в свой глазок, кто к кому идет, к ней-то никто не ходит, и чуть что — приоткрывает дверь,
а мне незачем,
ведь ты ко мне так и так не придешь.
Ну вот, еще три часа — и я дома. После двух лет отсутствия. Какие неудобные кресла в самолете!
Ничего, пару часов можно и потерпеть.
— Пани Юлия, для вас заказное письмо, почтальон принес, а я получила, возьмите, пожалуйста.
Я протягивала руку за конвертом. Неужто целых два года прошло?
— А письмо-то из Лондона. — Женщина в синем свитере медлила, пожирая конверт глазами.
— Спасибо, — говорила я, вырывала у нее из рук весточку от тебя, улыбалась и входила в свою квартиру.
Белый конверт. А в нем ты.
Еще немного. Еще минутка. Или сколько там времени пройдет, пока я сломаю печать…
Forgive те, please, I'm so sorry…
Пойми же, девочка моя, толку из всего этого не будет.
— Извините, что вы будете пить?
— Спасибо, ничего.
Стюардесса перемещается дальше, с той же теплой улыбкой наклоняется над пассажирами следующего ряда.
— I will never let you go away,[4] — шептал он мне, и я знала, что это правда, ведь «никогда» — это нечто вечное, незыблемое, против него не попрешь. Не будет толку? Ну и пусть, зато в его руках я словно птица.
— Don't be afraid, — говорил он, и я не боялась ничего, ни земли, ни неба, ни огня, ни воды, ни воздуха, ничего из того, что составляло его. А без него не было жизни. И не было ни воды, ни огня, ни воздуха.
— I love you, — говорил он, и его руки соскальзывали у меня с плеч и касались спины, и блузка летела куда-то вверх, и вот уже мои тяжеловатые груди обнажены, и пальцы его впитывают мою холодную наготу…
— Извините, что вы предпочитаете — курицу, говядину или овощи? Кофе или чай?
— Спасибо, я ничего не буду есть.
— I will be back about 8 p. т., - шептал он по утрам и, если голова моя была накрыта подушкой, целовал в спину холодными губами. Стоило ему отвернуться, как я хваталась за полу его плаща и не пускала.
— I have to, — повторял он, но я держалась за плащ крепко.
— Мне правда надо.
Я обнимала его одетое тело; его пиджак, голубая рубашка, светлый плащ казались такими грубыми моим голым плечам и грудям, он склонялся надо мной, целовал…
— Мне пора, — шептал он, — часам к восьми вернусь, — шептал он, и мои груди ждали весь день, когда вновь прозвучит любимый голос.
Я заворачивалась в яркое полосатое полотенце и слушала, как спускается лифт, как этажом ниже в кабину подсаживается кто-то еще, потом подбегала к окну, пряталась за занавеской (еще увидит, что я не спускаю с него глаз) и глядела, как торопливо шагает мой мужчина. Вверх он не смотрел, он же не знал, что я у окна и жду не дождусь восьми. Еще только семь утра, а я уже считаю минуты. Он подходит к машине, вытаскивает из-под «дворников» рекламные листовки публичных домов со снимками голых женщин (работаем круглосуточно, третий час бесплатно), выкидывает в урну вместе с третьим часом и голыми сиськами, открывает дверцу, садится и немного погодя отъезжает.
И так могло продолжаться и дальше.
Зачем я к нему прилетела?
И ведь это было вчера. Не миллион световых лет назад, а вчера:
— Не уезжай, все изменилось, я тебя не пущу, теперь все будет иначе… Столько воды утекло, а я опять слышу его голос, который обещал любить, его голос…
— Пристегните, пожалуйста, ремни.
Вот тебе раз! Оказывается, я заснула. А ведь так боялась лететь самолетом. Ноги вот затекли, а не вытянуть, спинка кресла передо мной откинута так, что касается коленей. Свободного пространства никакого. Придется подождать еще немножко.