Бабочка на ладони - страница 30

стр.

В тот день одноклассницы смотрели на нее как-то иначе. Не как всегда. На физкультуре Басе не хотелось переодеваться, она наврала, что забыла форму дома, и весь урок просидела на лавке, присматриваясь к сверстницам. Они были тоненькие, легкие, длинноногие, у некоторых были груди. Куда ей до них.

Домой она возвращалась одна, зажав в кулачке ключи, потом сидела за письменным столом и читала «Графа Монте-Кристо», положив на книгу для маскировки толстую тетрадь по польскому языку.

— Занимаешься, дочурка? — В дверях показалась мамина голова. — Суп ела?

Мама даже не дождалась ответа на первый вопрос.

— Ела, — солгала Бася.

Во второй половине дня пришел с работы смущенный папа с букетом роз, просил у мамы прощения, что-то обещал, а граф Монте-Кристо все мстил и мстил.

Уже стемнело, когда мама с мокрыми глазами заглянула к ней в комнату.

— Басик, поужинаешь с нами?

— Нет, спасибо, — отказалась Бася. Мстительный граф добился-таки своего. Но никто ничего не заметил. Бася поняла, что все ее усилия тщетны.

На следующий день она съела на завтрак четыре куска хлеба с колбасой и солеными огурцами.

И ее вырвало.

* * *

Бася шагала меж стеллажей с книгами, и ей хотелось плакать. Ну почему жизнь такая гадкая? Хорошо еще, Юлия возвращается.

— Здорово, что ты возвращаешься, — пробормотала Бася.

Юлия появилась в их школе в шестом классе, в самом начале учебного года. Она уже тогда была красавица, и Бася знала, что уж на нее-то — серую мышку — новенькая и внимания не обратит.

— «Этот чужак»[9] — потрясающая книга, я тебе дам почитать, мы ее уже проходили, — захлебывались одноклассницы. — А ты где живешь? А кем работает твой папа? Ну и джинсы у тебя — супер!

Каждая стремилась заговорить с Юлией, постоять рядом, придвинуться поближе, ведь ребята не сводили с Юлии глаз. Хоть в поле зрения попадешь, и то хорошо.

Только одинокая Бася уныло топталась в сторонке.

— Выпендрежница, — вынесли свой приговор девчонки в гардеробе. Бася пряталась за плащами, прикидываясь, что ее нет. — Дура набитая!

— В Словакию кататься на лыжах поедешь? — приставали к Юлии.

— Не знаю, — тихо отвечала та.

— Воображает, будто лучше других. Ладно, мы ей покажем, — решили разозленные школьницы.

Бася была своя в доску, от нее ничего не скрывали.

После уроков Бася последняя спустилась в гардероб. Юлия сидела возле Васиного некрасивого плаща и вытирала глаза.

— Я знаю, где девчонки спрятали твою куртку, — сказала Бася и вмиг потеряла всех приятельниц. Зато приобрела подругу.

Они не поехали с классом в Словакию.

— Мои родители разводятся, — рассказывала Юлия, — и им на меня наплевать. Будто меня нет на этом свете.

— А у моих родителей нет денег, — таинственно заявила Бася.

У мамы глаза опять были на мокром месте, а папа приходил в хорошем настроении и делал сюрпризы. Басе хотелось вычеркнуть из памяти сцену, когда мама потрясала горным велосипедом, что принес папа, и вопила:

— Что ты ей купил, у меня нечем за квартиру платить! А есть мы что будем? Рехнулся, что ли? Немедля отнеси обратно в магазин!

В тот же день горный велосипед с бордовой рамой — красивее вещи Бася в жизни не видала — унесли. В тот вечер Бася ненавидела мать и не понимала, как можно ревновать к велосипеду.

Вот тогда-то Бася и пришла к выводу, что больше всех на свете любит Юлию.

И только они одни во всем классе знали, что Мерседес — это имя возлюбленной графа Монте-Кристо, а не марка автомобиля.

* * *

О том, что ей достался великолепный журавль с неба (а не какая-то паршивая синица), Бася узнала прекрасным солнечным днем. Она хорошо его запомнила, этот день, морозный и окутанный серебряной дымкой. Петр подъехал к ее дому на машине родителей, а она летела вниз по лестнице, прыгая через две ступеньки, только бы скорее броситься ему в объятия, уже не утка, а счастливая молодая женщина, которую он выбрал и которую — страшно подумать — любил. Мысль, что она, Бася, — хуже всех, спряталась где-то в бездонных глубинах памяти.

Лучше всех она была — вот что! Самая главная, самая счастливая. С каким наслаждением вслушивалась она в его слова:

— Смотри мне, не замерзни, сегодня ночью было минус восемнадцать.