Бабочка на огонь - страница 11

— Что же мне до Москвы стоя ехать? — крикнула Катя, но проводницу больше беспокоить не стала, решила, что, наверное, карма у нее такая — что все ее обижают.

Час она отстояла в потной толпе, в коридоре, находя прелесть в разглядывании однотипного пейзажа за окном — поле, лес, деревня, поле, лес, станция, поле, лес… Постепенно коридор, тамбур, проходы между вагонами опустели: дачники вышли. Катюша осталась стоять одна. Проводница выскакивала из своего служебного купе на каждой станции, но Катюшу в упор не замечала. Пришло время вечернего чая. Почти во всех отсеках звякали ложками, размешивая в стаканах сахар, негромко разговаривали. Проводница наливала в стаканы горячую воду из титана, нарочно отклячив зад, чтобы Катюша втиснулась в угол и не дышала.

— И чего стоит, — бубнила себе под нос толстая тетка. — Местов нет и не будет. Села бы тихонько в уголок и сидела, людям не мешала отдыхать.

«Пожалуй, она меня и с поезда ссадит», — испугалась Катюша, но тут дверь, ведущая из тамбура в вагон, открылась, и на пороге возник давешний Катюшин знакомый — крепыш с лицом солнышка.

Не ожидая увидеть Катюшу вот так сразу, крепыш смешался, сказал: «Вот какая встреча неожиданная», — и она поняла: он здесь, потому что искал по всему поезду ее.

Потом крепыш-солнышко перевел глаза на Катюшин багаж, стоявший у ее ног маленький стильный чемоданчик — подарок бабушки, понял, что девушку, так он назвал Катюшу на перроне, обидели, и повернулся суровым лицом к наблюдающей за их встречей проводнице.

— Местечка девушке не досталось, — не дожидаясь вопроса, заискивающе сказала та и сделала движение, похожее на поклон вежливых японцев.

Крепыш использовал представившийся ему шанс познакомиться с понравившейся ему Катюшей на все сто процентов. Очень важно он достал из кармана чисто выстиранной джинсовой рубашки удостоверение подполковника милиции, сунув его под нос проводнице, подождал, пока она прочитает, что там о нем написано, вслух, сказал:

— Девушка едет в Москву на задание. У меня — отдельное купе в последнем вагоне. Предоставьте нам дополнительный комплект белья. И чтобы никто о том, что я вам сказал, кроме нас троих, не знал.

— Что ж вы раньше-то молчали? — испуганно спросила проводница открывшую рот Катюшу и опять поклонилась, подавая белье.

— Вы поняли меня? — переспросил крепыш, оказавшийся важной милицейской шишкой. — Никто не знал. Пойдемте, коллега, — уважительно сказал он Катюше, и та повиновалась.

А что ей оставалось делать? До Москвы путь не близкий — не куковать же всю ночь в коридоре.

Творческое воображение, которое всегда выручало ее в трудную минуту, уже, по-видимому, спало, как и большинство пассажиров поезда, и не предупредило Катюшу об опасности. Сама Катюша тоже очень хотела пить, есть и спать, поэтому шла не столько за крепышом, сколько в направлении, где можно было попить, поесть и поспать. Если б она только знала, какую цену ей придется заплатить за исполнение этих простых человеческих желаний, она бы ни за что не пошла. Она бы попросила или купила у проводницы большую банку клея, намазала бы им пол в коридоре и встала бы на это место, чтобы никто не смог отодрать ее от пола до самой Москвы. Но задний ум тем и силен, что в минуту опасности находится в резерве у человека — отдыхает, готовится к объяснениям по поводу того, что произойдет без его прямого участия.

— Располагайтесь, как вам удобно, — сказал подполковник, когда Катюша зашла в купе. — И давайте знакомиться. Я — Родион Раскольников.

Катюша хоть и засыпала уже прямо на ногах, но неожиданно взвизгнула и засмеялась от сказанного крепышом-солнышком. Тут же, не останавливаясь, продолжая смеяться, она пришла в ужас. Во-первых, потому, что своим дурацким смехом могла обидеть хорошего человека. Во-вторых, потому что имечко у подполковника действительно было странноватое, с биографией — имечко. В третьих, — и это оказалось самое смешное, над этим Катюша, собственно, и смеялась, не могла сдержаться, — потому, что ей, в свою очередь, тоже полагалось представиться.

Родион смотрел на Катюшу спокойно, не обижаясь. Видимо, как и она, привык наблюдать радость людей по поводу своего «горя». Правда, не такую бурную, как та, что выдавала взвизгивающая, стонущая, даже подвывающая от смеха Катюша.