Бабушка врага народа - страница 3

Приход невестки обрадовал Нину – в её окружении та была самым светлым человеком. Даже родной сын или внуки не смогли бы поддержать её лучше Полины. А им всё-таки предстояло провести вместе целых две недели, наполненных неизвестностью, печалью и тревогой.

У Полины, потерявшей родителей более двадцати лет назад, в Беларуси не было больше родственников. Была тётка по отцу, проживавшая в Красноярске, откуда оба родителя и были родом, но виделись они последний раз ещё при жизни отца, в последнее же время связь в основном поддерживалась при помощи соцсетей, где посты от родственницы были главным источником информации о её жизни. Нину и Вениамина Полина искренне любила и считала своей семьёй. Разумеется, они не были ей дороги и близки как родители, но осознание того, что вот они – живые члены семьи, согревало ей душу. Когда Виктор попросил жену присмотреть за овдовевшей матерью, она сразу же откликнулась на просьбу, написала заявление об отпуске за свой счёт и спешно пришла к свекрови. Так две женщины стали коротать вместе вынужденный карантин.

Вечером того же дня приехал лаборант и взял мазки на коронавирус. Результата нужно было ждать два долгих дня, хотя даже при отрицательном показателе карантин не отменялся. Затем заезжал Илья, сын Виктора и Полины, чтобы привезти матери необходимые вещи и продукты, которые он, как и полагается по мерам предосторожности, передал бесконтактно, оставив возле двери. Уговорив старушку пойти спать, дав ей перед этим успокоительного, уставшая Полина еле добралась до старого дивана в комнате, переделанной под кабинет, и, даже не обратив внимание на сбитые подушки потрёпанной мебели, быстро уснула.

Проснулась она поздно, на часах было 9:30. Огорчённая этим фактом, она быстро вскочила с дивана, чтобы найти Нину. «Как бы я чего страшного не проспала!» – мелькнуло у неё в голове. Старушку она застала в зале – та тихо сидела в кресле, обвив руками маленькую подушку, которую положила себе на живот, и смотрела в окно. Услышав Полинины шаги, Нина повернула к ней голову и слегка улыбнулась:

– Доброе утро, милая! Тебя самолёты разбудили?

– Доброе утро. Какие самолёты?

– Да вот, летают с самого утра так, что аж не по себе становится, – в этот момент послышался гул проносящегося совсем близко воздушного судна, и в окне показались два истребителя.

– Боже, как низко они летают, – с тревогой в голосе заметила Полина.

– Как будто не празднование Победы, а война началась. Я же, милая, хоть и была совсем мала, а какие-то воспоминания о той страшной войне сохранила. Мы тогда с моей матерью и бабушкой в эвакуации в Алма-Ате жили. Помню, как сводки по радио передавали о продвижении наших войск, помню, как о победе объявили – мама и бабушка со слезами на глазах кинулись обниматься. Отец мой на той войне погиб. Я его совсем не помню. В армию его призвали вскоре после моего рождения, а потом мы много переезжали: Енакиево – Николаев – Марганец – Днепродзержинск. Даже фотокарточки отца у меня не осталось. Так я и не знаю, как он выглядел. Наверное, я на него похожа. С матерью у меня ничего общего во внешности нет.

Полина в общих чертах знала историю жизни Нины, тут же ей как раз выпала возможность расспросить её подробнее и отвлечь тем самым от грустных реалий.

– Нина Матвеевна, а как так получилось, что вы в Алма-Ате оказались?

– Мой дедушка по маминой линии, в своё время с большим воодушевлением встретивший приход большевиков к власти, в тридцатые годы самим министром промышленности СССР Серго Орджоникидзе был назначен директором Керченского металлургического комбината, но, как и многих руководителей, в тридцать седьмом году его арестовали за контрреволюционную деятельность, а вскоре и расстреляли, объявив перед этим врагом народа. Не помогли ему ни влиятельные друзья, ни знакомство со Светланой Аллилуевой (с ней вместе он учился в Промакадемии в Москве). При этом позорным статусом жены и дочери врага народа были «удостоены» мои бабушка и мама. Конечно же, этого можно было избежать – написать заявление о том, что отказываешься от любых родственных связей с опозоренным лицом, но они ни на секунду не сомневались в его невиновности, всё думали, что недоразумение какое-то произошло, что вот-вот всё решится и деда Василия выпустят. Всё это время бабушка носила ему в тюрьму передачи и забирала одежду стирать. Свидания не разрешали, но был верный способ узнать, живой ещё человек или уже расстреляли: пока брали передачи и выдавали грязную одежду, был ещё жив. Как только прáва передач лишали – верно, расстреляли. Надо сказать, опасно было и вещи туда носить – тогда уже взялись за жён тех самых врагов, прямо там на месте их хватали. Бывало, арестовывают женщину, а она только адрес успеет прокричать, по которому у неё малолетние дети остались, чтобы добрые люди о них позаботились. Однажды бабушка вернулась из тюрьмы домой, обнадёженная тем, что грязное белье отдали, бросила его в таз с водой и уже было принялась за стирку, как в манжете рубашки нащупала какой-то комок. Пока вытащила из намокшей рубашки записку, почти весь текст, написанный кровью, размыло, только два слова удалось прочесть: «Уезжай немедленно». Так она поняла, что его смертный приговор уже подписан. Из вещей собрала маленький чемодан и швейную машинку, которая впоследствии её кормила. В то время моя мать уже была замужем за моим отцом, сыном директора Енакиевского металлургического завода. Но тридцать седьмой год его тоже не пощадил – однажды ночью к деду приехали из НКВД на чёрном воронке и забрали. Таким образом оба моих деда были репрессированы. Отец, став сыном врага народа, был сразу же отчислен из института, где учился, и призван в армию. Когда началась война, его солдатом-срочником отправили на фронт. Моя мать тогда со мной на руках и бабушка, боясь колеса репрессий, всё время переезжали из города в город: приедут они на новое место, заполнят анкету по месту жительства, а там, пока по старому адресу запрос сделают и узнают о том, что они жена и дочь врага народа, несколько месяцев пройдёт. Как только время ответа подходило, они паковали вещи в маленький чемодан, брали швейную машинку и перебирались в следующий город. Неизвестно, сколько бы они ещё так мыкались, если бы в Днепродзержинске мама не встретила друга своего отца, который был каким-то начальником на заводе. Он взял её на работу в планово-экономический отдел, а в анкете сказал не указывать позорный факт, мол, пока все проверки пройдут и это установится, понадобится много времени, а там кто знает, что будет. Его словам суждено было стать пророческими – началась война.  Фашисты быстро дошли до Днепра, и стал вопрос о том, что нужно эвакуировать завод. Мама со мной и бабушкой были включены в списки на эвакуацию. Мы сели в поезд, следовавший в далёкий Нижний Тагил, но до места назначения не доехали – пересели в состав, следовавший в Алма-Ату, так как там у бабушки были хорошие знакомые, которые нас приютили на первое время. Проверка документов на новом месте уже не вызывала столько тревоги – пока сведения дойдут из Днепродзержинска до Алма-Аты, да ещё во время войны, пройдут многие месяцы, если вообще ответ будет. Вот так, милая, великую Победу я с мамой и бабушкой встретила в Казахстане.