Багдад – Славгород - страница 54

стр.

— Если мне с такими подробностями рассказывать, так я полгода буду говорить, — возмущается Борис Павлович тем, что слушатели просят его не упускать деталей и тонкостей, объяснять военную специфику и четче произносить слова.

— А куда нам спешить? У нас в запасе все оставшееся время... — с успокаивающей улыбкой говорит его младшая дочь, хотя и знает, что оставшееся время каждому отмерено отдельно.

«Ну начали мы привыкать да присматриваться...

Смотрим, тут люди ходят, тесно прижимаясь к стенам, и весь Севастополь изрыт окопами. А еще поминутно воют сирены. К тому же тут в 40-ка км — Кача, Качинский аэродром и Качинское военное училище, которое летчиков готовило. Эти заведения и объекты знамениты тем, что тут сын Сталина учился летному делу. Но немцы уже заняли это хозяйство, расположились со своим барахлом. Конечно, сделали там аэродром. И вот как они заводят моторы, как только самолеты готовятся к взлету, так сразу в Севастополе полно грохота и воя — над морем же хорошая слышимость.

Едва нас успели вооружить, как через 2 минуты над Севастополем, над нами появились «мессеры», словно они, гады, подсматривали за нами. И люди начали привычно падать в окопы и бежать в убежища.

А нас же много, масса! Куда деваться? Там мы между домами рассредоточились, в развалинах попрятались и день кое-как пережили. Дожили до вечера.

С наступлением сумерек на меня начала наседать тоска, какая всегда одолевает человека на новом месте, особенно если он не стремился на него попасть. Появилось резкое, какое-то обнаженное ощущение конечности бытия — все вокруг временно и конечно, и прежде всего люди. Все когда-то кончается...

И хотя ночь была безопаснее, мне не хотелось расставаться с дневным светом, хотелось смотреть и смотреть на ясное небо и на горизонты, такие отличные от степных. Но этот день приближался к своему завершению и ничто не могло этому помешать. Все в мире было бессильно перед этим грандиозным явлением! Свет медленно угасал на моих глазах, вызывая во мне сожаления, которые ровно ничего тут не значили.

Таким был мой первый день 1942 года.

Не помню, как бывало со мной раньше, до всей закавказской эпопеи, насыщенной событиями и впечатлениями, но тут я вздохнул и подумал: “Слава богу, еще один день прожит”. Это было что-то новое для меня.

Ну а когда стало темнеть, нас собрали вместе и повели под Балаклаву, это в 15-ти км от города. Там и теперь располагается база подводных лодок. Ну, перевели нас.

И опять же, это потом мы узнали, куда прибыли, а сразу шли в полной неизвестности. Куда нас ведут, зачем — никто не говорил. Балаклава или клава... — кто тебе там скажет. Тревожная ночь, полная неопределенность, отовсюду угрожает опасность. Привели. Оказалось, что мы — подменная дивизия, мы сменили прежних защитников Севастополя. Те покинули боевые позиции, а мы заняли. Значит, все — прибыли на место. Одна радость, что окапываться пришлось не с нуля.

Ночь прошла хлопотно, почти без сна. Но и в те короткие часы, когда можно было отдохнуть, мысли, посетившие меня после высадки с транспорта, продолжали будоражить ум. Думалось приблизительно такое: “Дождаться бы утра... А там, в новом дне, дожить бы до вечера...” И вдруг я понял, что во мне, во всем организме, происходит какая-то глубинная перестройка, вызванная все теми же новыми ощущениями временности и конечности человеческой жизни. Понимаешь, я больше не ставил себе дальние цели, не думал о будущем! Я не жил завтрашним днем...

Ход событий так мало зависел от меня лично, что планировать далеко вперед было бессмысленно, этого просто не требовала обстановка. На фронте надо было по-другому обозревать время, без размаха, короткими перебежками.

Конечно, когда-то я должен был перейти от мирного ритма жизни к военному, боевому. И вот я научился воспринимать войну не как досадную помеху планам, которую я сейчас быстро устраню, и побегу дальше делать более важные дела. Нет, я начал воспринимать ее как свое основное дело, продолжительное. Я настроился на долгое терпение и не ждал больше, что война скоро закончится.

С тех пор я не думал ни о чем, чего не было рядом. Я понимал одно: моя основная задача — бить немцев, и на это должны уходить мои силы, воображение и ум. Наверное, это трудно представить тем, кто не был на войне...