Багровое око - страница 14

— Будь я проклят, что отбил тебя из когтей божественной птички!!!

До самого вечера приятели не разговаривали. Конан всерьез подумывал о том, чтобы расстаться со своим нелепым спутником. Он осмелился встать на его пути, возражать и навязывать свою волю! Будь это могучий воин, боец — тогда другое дело, тогда можно было бы поговорить на равных. Но бродяга-бард, чья ладонь никогда не сжимала рукояти славного, тяжелого меча или копья, или секиры?!..

Не лучше ли идти дальше на юг одному? Баркас куплен на его деньги, ни гвоздя на нем не принадлежит Шумри. Медальон с дрожащей стрелкой можно без труда у него отобрать… Он, Конан, даже даст ему денег на обратный путь — и на еду, и на лодку, — пусть возвращается в город пирамид и черной магии.

Пока киммериец предавался мстительным раздумьям, — Шумри неторопливо разгружал судно. Мешки с мукой, — солью, вяленой рыбой, мотки веревок, свертки парусины — все это он выносил из трюма и складывал на берегу. Когда на траве образовалось нечто вроде склада вещей и продуктов, Конан, словно очнувшись и разглядев происходящее, удивленно присвистнул.

— Что это значит, копыта Нергала тебе в задницу?! Шумри примиряюще улыбнулся.

— Нам ведь придется теперь грести вдвоем. Я просто облегчил судно. Не беспокойся, самое необходимое я оставил. Думаю, нехватка еды нам не грозит: и дичи, и рыбы, и сладких плодов здесь полным-полно.

— Ну, конечно. А также крокодилов, мух Сцоо и ядовитых змей, — усмехнулся Конан. — Не последовать ли — тебе за столь милыми твоему сердцу чернокожими ребятишками, а? Пока не поздно?..

Шумри ничего не ответил на тираду киммерийца. Он повернулся и зашагал к реке, возобновив прерванное занятие и тихонько мурлыкая что-то себе под нос.

Из-за сильной влажности кольчуга Конана пришла в негодность: кольца проржавели, а скрепляющие их кожаные петли прогнили и разорвались. Пришлось отправить ее на дно мутно-зеленого Стикса. Каждый вечер киммериец тщательно просушивал над огнем свой меч и кинжал и смазывал их маслом — если ржавчина съест оружие, можно прямиком отправляться в пасть крокодила, либо, спрыгнув с борта, отдать себя на обед небольшим, невзрачным с виду рыбкам с фиолетовыми плавниками, стая которых в пять минут обгладывала тело до костей.

Впрочем, будь кольчуга цела, надеть ее на здешней жаре смог бы разве что вендийский отшельник, один из тех чудаков, что месяцами стоят, воздев руки к солнцу, либо до полусмерти хлещут себя плетьми из гиппопотамовой кожи. Давно уже Конан и Шумри не носили ничего, кроме полотняной набедренной повязки, и тела их по цвету уже почти не отличались от тел недавно покинувших их кушитов.

Плыли они обычно рано утром и поздно вечером, дневную же жару пережидали на берегу, в душной полудреме, закутавшись во влажную высокую траву.

Киммериец опускал весло в воду плавно, без всплеска, и Шумри приучил грести так же. Он ни на минуту не переставал прислушиваться к лесным шумам, пискам и шорохам. Правая ладонь почти все время касалась лука; главное — успеть выстрелить первым. Если пропустить врага, не расслышать его движения, его дыхания, из прибрежных зарослей может вылететь, свистя и поигрывая на солнце ярким оперением, несколько стрел с каменными наконечниками. Если стрелы ядовитые — хвала Крому! — значит, их владельцы не едят вражеской плоти, и переход в сумрак Серых Равнин будет достаточно быстрым. Если яда на наконечниках нет — хвала суровому божеству! — значит, есть возможность померяться силами, вдоволь поработать мечом, отстаивая свое право быть человеком — живым, могучим, смеющимся, а не поджаренными на закопченных камнях кусками мяса…

Звериные слух и чутье не изменили Конану. Он вскочил и натянул лун, направив острие стрелы в кусты у левого берега — так быстро, что ничего не заметивший Шумри продолжал еще какое-то время работать веслом. Из кустов раздались вопли, не то угрожающие, не то молившие о пощаде, а затем появились три мужские фигуры, разрисованные с головы до ног белой и красной глиной, с яркими перьями в волосах. Они кричали и протягивали ладони, показывая, что не держат оружия. Конан дал знак немедийцу грести к берегу, сам же по-прежнему не спускал с туземцев нацеленной стрелы.