Багровый хамсин - страница 6
— Слушай, моя возлюбленная, — шептал Нерхеб, — подобно водоему, полному свежей воды, я полон тобой… Без тебя мой дух влачится как сломанное крыло, он слаб как дрожащий лист… С тобой — он сильнее могучего быка, сильнее льва, сильнее сильнейшего… Я полон тобой, как чаша вина перед жертвой… Взор мой тонет в твоих глазах, словно цветок в воде канала… Приди сюда, дай мне вдохнуть аромат твоих волос, возлюбленная моя…
В шатре было душно и жарко. Свежий ветер проносил мимо шорохи ночи и чуть заметно колебал полог из саисской шали…
— Чего ты хочешь, любимая моя, скажи?.. Я все положу к твоим ногам, похожим на две молодые пальмы в час, когда утреннее солнце золотит их своим поцелуем… Чего ты хочешь?..
Она лежала с закрытыми глазами и молчала, ибо у счастья не бывает слов…
— По ту сторону Гадира Сатни-Хаэмусет построил большой корабль, — доносился из темноты монотонный голос старухи, — он поплыл по Северному морю к одному из четырех небесных столпов… Шесть лунных кругов плыл Сатни-Хаэмусет и наконец…
Внизу, на дворе, залаяла собака, загоготали гуси, — близилось утро.
6
Никто не знал, что Актис не сирота, — никто кроме ее родных и старой Мимуты. У Мимуты ястребиный нос и ястребиный зоркий глаз. Она заметила Актис еще в детстве, когда та бегала голая, с обожженной солнцем кожей, с прядью над правым ухом, и крала фиги с лотка торговца.
— Маленькая красавица, ты будешь царицей мужских сердец, — нашептывала ей Мимута, — приходи ко мне, я научу тебя искусству любви…
Семилетняя Актис широко открывала большие черные глаза и смеялась. У старухи не было впереди двух зубов, и от этого изо рта ее вырывался странный присвист.
— Маленькая красавица… я научу тебя искусству… ты будешь царицей… — передразнивала ее Актис и убегала.
Отец Актис, Тинро, так же, как и дед и прадед ее, был парасхитом — нечистым человеком. Прикоснувшись к бальзамировщику или случайно войдя в его жилище, люди должны были очищать себя в храмах с помощью жрецов, совершать омовение и произносить очистительные молитвы. Бальзамировщики не могли надеяться на загробную жизнь, так как не имели нрава быть набальзамированными, их «ка» умирало вместе с их грязным телом или переходило в самых низших животных и гадов. Они были, поистине, прокляты богами и людьми.
Актис родилась у одного из бальзамировщиков и была такой же нечистой, как ее отец, мать, сестры и братья.
Слова Мимуты пустили корни в ее детском уме, как душистый бейтаран пускает корни среди песков пустыни. Актис начала стыдиться своих родителей и мечтать о другой жизни.
— Ну, что, моя красавица?.. — говорила ей при встрече Мимута. — Не надумала ли ты уйти ко мне?.. Я живу рядом с рынком, в богатом кирпичном доме… У меня пол и стены в саисских и тирских коврах; мои девушки едят сладкое печенье, гранаты и жарят себе мясо антилоп, они пьют мед, пиво и кекемское вино, мажут тело и волосы благовонным маслом… У каждой из них по пяти ожерелий, по десяти запястий и по ящику с разными притираниями и красками… Хочешь, я подарю тебе бронзовое зеркало, и ты увидишь свое лицо лучше, чем в грязной воде пруда возле глиняного хлева твоих родителей? Ты красива; ты, поистине, красивее всех девушек Хсоу; даже в больших домах богачей я не встречала таких красавиц, как ты… Ты — дитя «Золотой», ты — дитя светлого Гора, голубой лотос Египта, пчела, сосущая мед цветка…
Льстивые слова кружили голову Актис, как напиток из проса, который она пила раз в жизни, во время праздника жатвы. Девочка смотрелась в воды пруда, видела свои черные глаза, такие блестящие, как глаза богов в храмах, видела свой пунцовый рот, похожий на розовую кувшинку, рассматривала свои стройные ноги, гибкие руки и старалась забыть, что она — нечистая…
Она — царица или жрица богини. На ней дорогая белая одежда и финикийское ожерелье, в руках ее опахало из цветных перьев, волосы ее пахнут миррой, на пальцах — кольца из зеленых камней… Ее несут на носилках черные рабы… Люди целуют землю при встрече с ней… Она едет в храм… Жрецы встречают ее поклонами и поют в ее честь священные песни…
Мечты уносили Актис далеко от ее бедного дома, где куча братьев и сестер спала на грязной пальмовой цыновке и ела жесткие лепешки из «сорго».