Багровый хамсин - страница 8

Пенроирит вспыхнул.

— О Нерхебе?..

Актис закрыла глаза, протянула руки и прошептала страстно:

— О свет среди ночи!.. О сладостный мед моих уст!.. Сын Горахте, возлюбленный мой, ты сказал слово, и пустыня зазеленела, цветы раскрылись и ждут твоего знака!.. Все злое бежит от твоего света и умирает в тоске!.. Приди!.. Приди!.. Приди!.. Ибо жизнь без тебя — мрак гробницы…

Пенроирит стоял перед ней бледный, дрожащий от бешенства, готовый ее ударить.

Актис посмотрела в его сторону с отвращением.

— Уйди!.. — сказала она тихо и оттолкнула его. — Возлюбленный берет меня в свой дом, и я не буду больше плясать для тебя…

Разве могла она теперь плясать для кого-нибудь, кроме одного лишь Нерхеба. Все мужчины были ей теперь гаже черепахи и скорпиона… С того часа, как Нерхеб сказал ей, что хочет взять ее в свой дом, она перестала владеть своими мыслями, она перестала быть госпожой своих дум.

Пенроирит расспрашивал Мимуту:

— Он купил у тебя девушку?..

Старуха причитала:

— Ох, господин, она — не рабыня, чтобы я смела ее продавать. Благородный «семер» обещал мне золота и ожерелий, но они не покроют убытков… Уход лучшей плясуньи разорит меня!.. О несчастная, старая Мимута, скоро ей придется итти босиком на рыночную площадь и просить милостыню в дни праздников… Мой дом опустеет, гости уйдут от меня с бранью… Мои девушки начнут голодать и высохнут как мумии… Что я стану тогда делать?..

— Удержи ее силой!..

— Ее не удержишь, господин… Легче воду Нила заставить течь в сторону Семне, чем эту своенравную ослицу заставить сделать против ее желания… Если слезы родной матери не могли удержать ее в дни, когда еще прядь спускалась ей на ухо…

Пенроирит насторожился.

— Ты рассказывала, что Актис сирота…

— Сирота, сирота, господин… Она родом из То-Кеннэ и чиста как глаз Ра, как слеза Изиды, да простят мне боги мою ложь!..

— Не хитри!.. — схватил ее за руку писец. — Где ты подобрала девчонку?..

— Ай, ты делаешь больно старой Мимуте, господин!.. Мне нечего хитрить… Раз она уходит от меня, мне не приходится больше терять… Но я дала клятву в храме и не смею открыть тайну…

— Я дам тебе золота, и жрец освободит тебя от всякой клятвы. Говори!..

Мимута бросилась целовать его руку.

— О щедрый господин!.. О милостивый господин!.. Не сокрушай своего сердца паршивой овцой моего стада… Я приведу тебе другую, лучшую, с далекого острова, белолицую, с глазами, похожими на цветы лотоса, с грудью белее алебастра, с ногами стройнее обелиска… Ее зовут Родофера… Хочешь взглянуть на нее?..

— Откуда ты достала Актис?.. — закричал Пенроирит. Старуха сжалась под его руками и зашептала:

— Да простит мне «Прекрасноликая», но, видят боги, ты сломаешь мне спину… Девчонка родом из нашего города, дочь бальзамировщика Тинро, грязная и нечистая, как ее проклятый отец…

Руки Пенроирита разжались; на губах мелькнула злая усмешка.

— Хорошо же, красавица Актис, я сделаю тебе еще один последний подарок!..

У Бикит с утра был полный дом работы. Как предусмотрительная хозяйка, она со вчерашнего дня оставила в золе два — три уголька, и ей ничего не стоило раздуть в очаге огонь. Она наскоро испекла на камнях две лепешки, завернула их вместе с двумя головками чеснока в тряпку и отправила мужа на работу.

— Не зайдешь ли ты к отцу, Нугри?.. — крикнула она ему уже вслед. — Старик жаловался на ломоту ног, а мне некогда навестить его сегодня. Спроси, все ли у него в порядке, а то я пришлю к нему Ти-Тхути, — пусть поможет деду.

— Хорошо, Бикит, я зайду к твоему отцу.

Нугри ушел, а Бикит побежала кормить детей. У нее их было уже пять человек: четыре сына и одна дочь.

— Яхмос!.. Хоншотту!.. Хамоизну!.. Нехт!.. — звала она. — Идите есть!..

Дети давно уже были на ногах. Хамоизит и Ханшотту торопились пойти собирать сухие прутья. Нехт — ловить рыбу, а старшему Яхмосу посчастливилось попасть в школу, и он наскоро увязывал узелок с хлебом и пивом — плату за свое ученье…

Бикит целых три года недоедала, недосыпала, работала день и ночь, зашивала и перешивала свои старые платья, чтобы только скопить несколько «утну» на ученье сына.