Багровый молот - страница 49
Ханс пригубил пива, хлопнул себя по колену.
— Ему, как вы понимаете, мои шутки поперек горла. «Ты, — говорит, — наглец. Я, — говорит, — сейчас тебе уши отрежу и прикреплю к своей шляпе на память».
— Ну, а ты что? — усмехнувшись, спросил Вильгельм. — В жизни не поверю, что ты промолчал.
— Был у меня при себе нож. Но разве стану я в пьяной потасовке оружие в ход пускать? Не по правилам это. Так я его честно предупредил. «Раз, — говорю, — пошел у нас с тобой такой разговор, имей в виду, что я тебе сейчас нос сломаю. Больно он у тебя великоват».
— И чем дело кончилось?
— Как это чем? Нос я ему сломал, будьте покойны. Костяшки на пальцах сбил, до сих пор саднит.
Ханс сделал новый глоток из глиняной кружки, утер пену с губ.
— Жаль только не знаю, как зовут тварь, что застрелила Германа. Тут, боюсь, сломанным носом дело не обойдется. Скажи, Вилли: твой отец — он ведь капрал, он должен…
— Фельдфебель. На прошлой неделе получил повышение.
— Капрал, фельдфебель, ротмистр — дело десятое. Он ведь должен знать, кто в тот день стоял у ворот.
— И что с того?
— Как друга прошу: узнай, кто это был.
Лицо Вильгельма было непроницаемым.
— Незачем, Ханс, — скупо произнес он. — Искалечите друг друга; спасибо, если не убьете. А Германа все равно не вернешь.
— Тот часовой застрелил Германа.
— Лишь выполнял приказ. Если бы не он, выстрелил бы кто-то другой.
— Вот что я тебе скажу, Вилли, — багровея, произнес Ханс. — Будь у меня приказ от Его Величества кайзера, от Римского Папы или даже от архангела Гавриила, я бы никогда — слышишь, никогда! — не выстрелил в спину убегающему человеку. Это подло. Дело ведь не в приказе, не в законах, не в чьих-то распоряжениях. Высший закон для каждого — вот здесь. — И Энгер постучал себя по груди пальцем. — Ты сам решаешь, как будешь поступать: как благородный человек или как последняя мразь.
Раздался новый взрыв хохота: мелодия скрипки окончательно превратилась в тоскливое коровье мычание, и один из гостей швырнул луковицей прямо в лоб музыканту.
— Хватит спорить, — примирительно сказал Альфред. — Послушайте-ка лучше вот это. Пришло в канцелярию утром.
Он вынул из-за пазухи листок бумаги и прочел:
— «Датский король Христиан Четвертый, теснимый победоносной армией Лиги, отступает на север. Эрнст, бастард из рода фон Мансфельд, враг церкви и кайзера, с остатками своих войск бежал из Силезии. Города и селения с радостью открывают двери перед благородными защитниками истинной веры. Да пошлет Господь свое благословение кайзеру Фердинанду Второму и его храбрым воинам и дарует им скорейшую победу над бандами еретиков!»
— Грех не выпить за это, — сказал Ханс. — Да здравствует кайзер!
— Да здравствует Лига! — хором отозвались Альфред и Вильгельм. — И да здравствует курфюрст Максимилиан!
Стукнули пивные кружки. Ханс рыгнул, Вильгельм вытер губы ладонью.
— Между прочим, — снова заговорил Альфред, — завтра я уезжаю в Нюрнберг.
От неожиданности Энгер поперхнулся пивом.
— С какой стати? Зачем?
— Нужно отвезти пакет для патера Ламормейна.
На лице Ханса мелькнуло удивление:
— Тебе хоть известно, что именно ты повезешь? В наше время куда безопаснее перевозить затравочный порох, чем письма.
— Канцлер ничего не сказал. Но кое-какие предположения у меня есть. Вот послушайте: бумага идет не напрямую в Вену, а через третьи руки. Кроме того, ее отправляют не дипломатической почтой, а тайком. Канцлер даже запретил вписывать ее в реестр.
— Вот как? — Вильгельм прищурился. — Любопытно.
— Ты прав, Вилли, весьма любопытно. Но это еще не все. Патер Ламормейн — один из самых могущественных людей при дворе. Он весьма активно выступает против процессов над ведьмами. Если собрать все обстоятельства вместе, вывод напрашивается сам собой.
Альфред умолк, многозначительно посмотрел на друзей.
— Зачем ты ввязался в это? — тихо спросил его Пфюттер.
— Странный вопрос. Неужели ты считаешь, что так и должно быть? Аресты, казни, выдуманные признания? Неужели ты не думаешь, что этому пора положить конец?
— Друг мой, я всегда считал, что выступить против законной власти — то же самое, что выступить против родного отца. Иоганн Георг отнюдь не святой, но он — законный суверен Бамберга.