Багровый рассвет - страница 14

– Вернулся ещё один патруль от вашего поста. – Он зло сплюнул. – Не нашли они тело Вовки, только винтовку, осколками побитую, и следы волочения тела до берега.

Сашка аж подскочил с места и тут же, застонав, опустился вновь назад, схватившись за грохнувшую словно колокол набатом боли голову. Процедил сквозь зубы:

– Думаете, османы забрали?

– А шо тут думать? Нема больше хлопца. Он вже либо не живой, либо мёртвый! – Хомутский рубанул свистнувший воздух мощной ладонью. – Як их лазерами жечь почалы, то воны и уплывлы и його забралы. Який козак був…

Сотник, волнуясь, всегда переходил на малоросский, и даже частые потери, из которых, в принципе, и состояла вся жизнь в войске, не смогли его сделать чёрствым, или ему так просто было легче выжить. И хотя многие люди давно стали принимать потери и лишения как само собой разумеющееся, для Хомутского все его хлопцы были как одна большая семья.

– Я думал, они не успели высадиться, – отрешённо сказал Сашка. – Мы их передовой отряд побили, и до берега никто добраться не мог.

Сотник задумчиво пожевал ус и, растягивая слова, ответил:

– Толмач соседней сотни, шо радиовахту нёс, говорыв, якусь передачу с берега чув. Короткую. Берег мы держим, как я свои дырявые карманы – ни людей, ни техники давно нема. Может, какие-нибудь азапы* и в другом месте смогли высадиться. Как вы их катер жечь начали – их и подозвали помочь. Больно они розумни стали после их низамджедида*. Словно подменили их – совсем спокою вид бисовых дитей немае. И помощи нам тоже не от кого ждать. Слыхал? Имперцы, говорят, опять где-то с ханьцами сцепились. Все платформы сняли и отвели с нашего Чёрного моря.

Сашка хмуро кивнул. Ещё вчера все в коше видели, как на тёмном небосводе привычное и казавшееся незыблемым кружение ярких орбитальных точек-крепостей изменило свой десятилетиями размеренный ход – оставив небеса над Чёрным морем беззащитно пустынными.

Сотник в молодости провёл несколько лет у османов в неволе – был рабом на рудных приисках где-то у подножия Кавказского рога. С тех времён у него и сохранилось стойкое пристрастие к табаку и жгучая ненависть к Халифату в целом, а также всем её представителям, как, впрочем, и уважение к имперцам – единственным их союзникам. С тех самых пор у сотника остались и знания сленга Халифата, которые он с успехом применял на практике, допрашивая с пристрастием горячо любимых, но, к сожалению, редких и недолгих гостей с противоположного берега. Методы, которыми он пользовался, объяснял своими мытарствами в многолетнем рабстве. Он вернулся фактически единственным из нескольких сотен захваченных островников. Правда, злые языки судачили, что пустующее ныне место сотенного толмача, которое, походя, занял по совместительству сотник, приносило ему дополнительный доход, с которым он делился с кошевым писарем. Да и запрет курения годовалой давности его как будто и не касался. Хотя чего только не набрешут злые языки, но правда в том, что дело своё сотник знал крепко.

Стены изнывавшего от духоты городка на самом берегу мутного левого азовского пролива стали понемногу утопать в сгущающихся тенях. За проливом вдалеке виднелся низкий, безлюдный и серый берег Керченского острова, за которым немного южнее простиралась уже невидимая отсюда узкая и такая же бесплодная, как и остров, Кубанская коса. Там были редкие посты и поселения, но банды, рейды «чёрных» и отсутствие питьевой воды не способствовали приросту населения на этой территории. За горами южнее уже простиралась территория Халифата.

Сотник затянулся очередной цигаркой и устало, медленно заговорил, успокоившись и уже не переходя на малороссийский, глядя куда-то поверх разноцветных и разномастных крыш коша:

– Знаешь, младший урядник, что я тебе скажу? Вам, молодым, всё едино – хоть воюй, хоть нет. Главное: занят, здоров, поесть дадут, адреналина и приключений хоть отбавляй, а что завтра будет, вас пока что не сильно волнует. – Заметив, что Сашка резко вскинул голову, он остановил его возражения, уже готовые сорваться с языка: – Ты не кипятись тут! Ты меня послушай, а потом скажешь, прав я или нет. Семьи у тебя, да и у покойного подхорунжего Щербакова, земля ему пухом, не было! Бояться за себя самого ещё не умеете. Не то что таким, как я, за мною жёнка с детями один другого меньше. Вот погиб он – потеряли мы ещё одного хорошего хлопца. Ты, да ещё пара-тройка его знакомцев погорюете, горилки выпьете за упокой молодой души – и всё. Кто знает, завтра-послезавтра и вас Господь приберёт. Если не пропадёшь, то через пару-тройку лет надо будет о будущем думать – не для себя, так для детей. Может, тогда меня и сможешь понять. Бог меня спас тогда. Кто знает только, для чего?! – Сотник торопливо перекрестился и вновь затянулся терпким табачным дымом.