Бал шутов - страница 13
Десять лет службы в отделе искусств можно было легко приравнять к университету или литературному институту имени Горького. Майора Борща подчиненные ласково называли «маэстро», а он их — «мои меломанчики».
Не надо забывать, что в комитете занимались музыкой — Шостакович, будь он жив, мог бы подтвердить это…
…На премьеру «Отелло» в Театр Абсурда Борщ послал своих любимых меломанчиков — Зубастика и Ушастика — Борщ предпочитал клички. Они были тонки, полны вкуса, носили очки, слегка грассировали и напоминали интеллектуалов западной школы.
При этом, в случае необходимости, они вам могли переломать все ребра. Они сидели подле членов антисионистского комитета и с профессиональным интересом наблюдали за трагической сценой, делая такие меткие и тонкие замечания, будто сами придушили не одну Дездемону, а заодно и Отелло. Техника удушения Отелло их, в общем, не удовлетворяла — душил он неумело, неловко, будто впервые, совершенно забыв про сонную артерию, которую надо было сразу же перекрыть, про трахею, рвать которую надо было раньше.
Но, как интеллигентные и воспитанные люди, они виду не подавали, а, наоборот, аплодировали, кричали «браво, бис».
После спектакля, как истинные театралы, вместе с другими любителями автографов они пошли за кулисы.
От них, конечно, не ускользнуло, как смылся в костюме Хо — Ши — Мина Леви, как перехватил на ходу стакан коньяка Боря Сокол и как пожарники уминали бутерброды, предназначенные для банкета…
За кулисами шел праздник. Все целовали Главного в уста. Лично Орест Орестыч наливал ему шампанское, называл спасителем. Да, Олег Сергеевич своим могучим талантом спас спектакль, театр, и лично Ореста Орестыча.
Отелло с Дездемоной еле держались на ногах.
В своих древних одеяниях они давали автографы. На программках, листочках, книгах они выводили: «С горячим мавританским приветом», или что‑то там в этом роде.
Мельпоменчики скромно жались в очереди, перемиинались, застенчиво улыбались.
Наконец, подошел их черед.
Зубастик достал из пиджачка удостоверение и протянул Отелло. Боря Сокол взял его своими большими черными руками и, почти не глядя, размашисто, по диагонали вывел: «Поклоннику Шекспира от поклонника Дездемоны. Боря Сокол.»
— На добрую память, — Отелло широко улыбнулся.
Зубастик нежно вырвал удостоверение.
— Вы не любите Шекспира? — спросил Сокол.
— Обожаю, но вы расписались не совсем там, — мягко ответил Зубастик.
И подсунул документ прямо под сверкающие очи Отелло.
Боря взглянул и, так и не разгримировавшись, побелел.
— Помедлите. Молю — два слова только,
Стране известно, как я ей служил… —
начал он вдруг произносить последний монолог.
Ушастик успокаивающе улыбался.
— Нам все известно, — произнес он и поцеловал Дездемоне руку, — прошу, вас ждут. Пройдемте черным ходом.
Они шли в кромешной тьме, ударяясь о какие‑то балки, доски, и, наконец, оказались на улице. Их ждала мерцающая в свете зловещей луны черная, как мавр, «Волга».
— Добро пожаловать! — Зубастик распахнул дверцу.
Отелло с Дездемоной разместились сзади, Зубастик — за рулем, Ушастик — рядом.
— Обожаю ночной Ленинград, — сказал он, — всюду романтика, кажется, вот — вот на набережной появится Пушкин.
Боря с недоверием смотрел на него.
— И вы его арестуете, — продолжил он, — как нас…
— Вы ошибаетесь, — нежно ответил Ушастик, — вы наши гости, хотя после такого преступления, можно было бы и арестовать.
Они синхронно хохотнули вежливым смехом, и машина полетела.
— Курить в гостях можно? — спросил Боря.
— Что за вопрос, — Ушастик протянул «Мальборо», — хотя лучше бросить. Подумайте о своем здоровье!
— Хорошо, — Отелло глубоко затянулся, — к кому мы, простите, приглашены?
— Это сюрприз!
— А мы не испугаем хозяев таким видом? — Ирина указала на их венецианские одежды.
— Нет, нет, что вы, — сказал Зубастик, — там привыкли, там бывают и не такие.
Дездемона похолодела.
— Это надолго? — спросила она. — Мы хотим спать. И потом, летом у нас гастроли в Сочи.
— В Сочи этим летом будет отвратительная погода, — доверительно сообщил Зубастик.
— А куда же вы нам рекомендуете, — поинтересовался Боря, — в Сибирь?