Бал шутов - страница 17

стр.

Майор хитро взглянул на мавра.

— Я не пишу тривиальных вещей, — объяснил он. — Да, я знаю, что сейчас все идиоты пишут… — Борщ выразительно посмотрел на Бориса.

Мавр вздрогнул.

«В этой квартире надо как можно меньше думать, — подумал он. — Похоже, что этот майор читает мысли.» И вновь испугался: «Боже, что же это я такое думаю…»

— Если уж я сочиняю, — продолжал Борщ, — то обязательно что‑нибудь оригинальное. И поэтому для вас я написал роль диссидента.

— Для меня?! — веницианский мавр подпрыгнул.

— А для Ирины — жены диссидента!

Здесь подскочила и жена «мавра». И оба они застыли перед лукавым взглядом майора.

— Ну, как вам нравятся ваши роли?

Прежде, чем ответить, Борис хотел было подумать, но, памятуя о прозорливости Борща, испугался.

— Даже и не знаю, — сказал он, не думая, — я ведь всегда играл положительных героев — передовиков производства, крупных военачальников, секретарей парторганизаций. Вы понимаете?..

— А Клавдий? — хитро спросил майор. — Тоже положительный персонаж?

— Во всяком случае, он мне ближе, чем любой диссидент.

Борис воодушевленно порол чушь, твердо зная, что за Клавдия ему ничего не будет.

— Скажем, — продолжал он, — с крупным военачальником мой душевный строй, многие мои мысли совпадают… конечно, не считая тех, которые не совпадают… а с диссидентом…

— Многие ваши мысли не совпадают, не считая тех, которые совпадают? — смеясь, закончил Борщ.

— У меня с ними нет ничего общего! — закончил Борис, не пытаясь больше философствовать.

— Будет, — подмигнул майор, — будет, если постараетесь.

— Но он играл товарища Ленина, — напомнила Дездемона. — Не забывайте!

— Вот именно, — обрадовался Борис, — а теперь вы мне вдруг предлагаете сыграть Сахарова!

— Кто вам сказал?

— Или Солженицына. Как я могу играть такого человека?.. Помните сцену в «Архипелаге Гулаге», когда…

Борис запнулся.

«Боже, что я несу», — подумал он. Но было поздно.

— Нет, не помню, — ухмыльнулся майор. — Ну, и как вам понравился «Архипелаг»?

— Я его никогда не читал!

— Это бывает, — печально покачал головой Борщ. — Я ведь его, можно сказать, тоже не читал. А все помню… Тайны мироздания… Так какую сцену вы имели в виду?

— Как какую? Театральную… Я ж на сцене с девяти лет… Я ж мальчиком пришел в театр, из беспризорников, сразу после войны…

Сокол с опаской взглянул на прищуренные глаза Дзержинского и его подручных. Ему показалось, что именно в эту минуту «железный Феликс» отдает распоряжение о его ликвидации…

— Я играл «сына полка», юного разведчика, сирот, — понесло Бориса. — Спал прямо в зале. На полу. Почти не ел. Вы знаете, тогда был голод… Вернее, не голод, а просто нехватало продуктов. Немножко… Однажды так подвело живот, что во время спектакля я начал есть бутафорский батон. И поломал зубы. Не все… Некоторые… Вот, видите…

С перепуга «мавр» открыл рот и пошел на майора. — Я не дантист, — вежливо заметил майор, — и потом — вроде зубы все на месте.

— Выросли новые, — объяснил Борис, — я же тогда был еще мальчишкой…

— И к тому же, — продолжил Борщ, — я, как вы заметили, знаю всю вашу биографию… Если вы помните, я ваш поклонник.

Он ухмыльнулся.

— Если вы наш поклонник, — резонно спросила Ирина, — почему ж вы нас заставляете играть диссидентов — врагов народа? Почему бы нам не сыграть его друзей?

— Послушайте, — мягко произнес майор, — я обожаю театр, вы это уже, очевидно, заметили, но жизнь я люблю больше. Бумажным страстям я предпочитаю подлинные, и бутафорскому батону, о который мой любимый актер сломал свои молочные зубы, я предпочту горячий и хрустящий…

— Так их тогда не было, — в смятении вставил Борис.

— Я люблю, — продолжал «дож», — когда смеются не по указанию режиссера, а потому, что умирают от смеха, и мне нравится море, а не синие простыни, которые колышут два ассистента, и негры по рождению, и не намазанные ваксой, и чтоб волоы седели от страха, а не от перекиси водорода. Театру я предпочитаю жизнь. И роли ваши вы должны будете играть не на сцене, а в жизни!

Борис с некоторым ужасом смотрел на майора. Ирина уронила платочек.

— Это еще зачем? — спросила она.

— Милая моя, — взмолился Борщ, — неужто не ясно? Вы производите впечатление очень сообразительных людей… Чтобы посадить вас в тюрьму! Зачем же еще?…