Бал шутов - страница 9
Галеви слышал, но молчал. То ли он писал стихи, то ли распутничал, то ли мыслил — неизвестно. Но он не сказал ничего. Даже своего обычного «Цель далека, а день короток».
— Короче, — произнес Леви, — если ты против — я не сыграю этого грязного типа, этого Героя Советского Союза, этого подонка, этого… Но учти одно — следующий ты… Первый на очереди.
— Оставь меня в покое, — ответил «первый на очереди», — ты мешаешь мне мыслить.
И Леви почувствовал, что великий земляк и почти однофамилец обиделся на него.
Он встал на колени.
— Иегуда, — с пафосом произнес Леви, — клянусь памятью моих предков — испанских евреев, воспитанных на музыке и поэзии — очередная роль — ты! Даже если мне предложат Хомейни.
Но ему предложили совсем другое…
Из многих мудростей жизни Главный лучше всего почему‑то помнил одну:
«На скамье подсудимых всегда есть свободные места».
Он лежал с рукописью в обнимку, как с любимой женщиной, любовно глядя на нее, лаская и целуя, и в его голову внезапно пришла блестящая мысль.
Почему эта умная мысль не может придти в голову дураку?
«Меня спасет не Отелло, — подумал он, — а Владимир Ильич Ленин, сорока семи лет.»
И тут же принял решение о постановке несгораемой пьесы, принял прямо под одеялом, вернее, под портретом Ленина, так как и одеяло, и сам Главный, да и все остальное находилось под Первым съездом Советов, где Владимир Ильич произносил речь перед тремя тысячами делегатов.
Картина висела давно, Главный знал в лицо всех участников съезда, а речь Ленина — наизусть.
Главный прекрасно понял, почему не сгорела пьеса, и догадывался, что, если он ее не поставит — сгорит сам.
И делегаты не спасут!..
Он приблизился к портрету и на глазах солдатских, рабочих и крестьянских депутатов смачно чмокнул выброшенную вперед ленинскую руку.
— Не перебивайте, Олег Сергееич! — раздраженно бросил Владимир Ильич и отдернул руку. — Вся власть Советам, товарищи!
Товарищи неистово зааплодировали.
Главный свалился в постель.
— У меня жар, — прохрипел он и покосился на портрет. Рука вождя была выброшена вперед.
Главный хотел забраться в холодильник, но испугался окончательного обледенения и побежал в театр…
Устроившись в кресле, он первым делом вызвал к себе Леви,
— Леонид Львович, — торжественно произнес Главный, — сколько вам лет?
— Какое это имеет значение? — удивился Леви.
— Вы правы, — махнул рукой Олег Сергеевич. — Я не спал всю ночь и решил предложить вам роль, о которой вы мечтали.
Перед глазами Леви проплыл облик Иегуды Галеви, проплыли его витиеватые строчки.
«Ты видишь, учитель, — произнес он про себя, — мечты сбываются. И даже быстрее, чем я ожидал. Без этого Героя…»
— Несколько за пятьдесят, — произнес Леви. — В самый раз.
— Что за пятьдесят? — не понял Главный.
— Лет! Вы же спрашивали, сколько мне лет…
— Я вижу — вы довольны, — улыбнулся Главный.
— Что значит — доволен, — произнес Леви, — я счастлив!
— Я тоже, — заметил Главный. — Вы будете ЕГО изображать в самый ответственный момент жизни — в момент вооруженного восстания.
Леви несколько задумался. Перед его взором пронеслась вся бурная жизнь Галеви. В ней было все — не было только восстаний.
— Он разве участвовал в восстании? — осторожно спросил Леви.
— Да, да, вы правы, — согласился Олег Сергеевич, — в момент руководства революцией.
И этого, вроде, не делал Иегуда в своей бурной жизни.
— Революцией?! — обалдел Леви. — Вы не ошибаетесь?
У Главного перехватило дыхание.
— Друг мой, — выдавил он, — я не понимаю, чему вы удивляетесь?! Это же известно каждому школьнику! Даже двоечнику!
Но «друг» продолжал удивляться.
— Откуда, когда ни в одном учебнике о нем нет ни слова!
— Леонид Львович, — Главный медленно встал, — это кощунство!
— И я так считаю, — согласился Леви, — ни слова о великом человеке!
Никто ничего о нем не знает. Даже вы!
— Как это?! — Главный побелел.
— Тогда скажите, как он погиб?
— Он, он, — Главный заикался, — в него стреляли… Он умер от ран. Но не сразу…
— Ерунда! Его раздавила лошадь сарацинского всадника…
Главный долго пил прямо из графина.
— …у самой стены, — продолжил Леви.
— Кремлевской?! — с тихим ужасом спросил Главный.