Бал жертв - страница 7

– О, какое прелестное создание! – прошептал он на ухо Аделаиде Тальен.

Аделаида, все держа Марион за руку, взяла под руку Барраса и увлекла его в маленькую гостиную, откуда толпа поспешила выйти. Обожатели госпожи Тальен были столько же скромны, сколько пламенны, и умели удаляться от своего кумира, желавшего говорить наедине с Баррасом. Оркестр, на время умолкнувший, опять принялся за свое дело, и танцы продолжались. В это время Аделаида Тальен говорила директору:

– Как принимают ваших гостей у ворот замка?

– Я… не знаю, – отвечал Баррас, не поняв вопроса.

– Вероятно, не впускают никого без билетов?

– Да, я разослал приглашения всем. Но зачем вы спрашиваете меня об этом?

– Трое моих друзей желают видеть ваш праздник, а вы их не пригласили.

Баррас поднес руку госпожи Тальен к своим губам.

– Разве ваше имя не отворяет все двери? – сказал он.

– Без сомнения, но все-таки надо дать приказания, любезный директор.

Она улыбнулась ему, как женщина, знающая власть своей красоты, но озабоченный Баррас все смотрел на Марион. Она произвела на него странное впечатление, хозяина праздника вдруг охватило какое-то совершенно необъяснимое оцепенение. Однако он сказал:

– Скажите мне имена ваших друзей, и я прикажу.

– Их имена? – повторила Аделаида Тальен, вздрогнув.

– Конечно.

Марион побледнела и сделала судорожное движение, но Аделаида Тальен продолжала улыбаться и отвечала:

– Нет, любезный директор, это невозможно – мои друзья хотят сохранить инкогнито.

Баррас нахмурил брови.

– Это, точно, ваши друзья? – спросил он.

– Конечно.

– Вы мне ручаетесь за них?

Этот вопрос заставил Аделаиду Тальен задрожать в свою очередь.

– Как вы это говорите мне? – прошептала она.

– Я сегодня утром получил безымянную записку, – отвечал Баррас, – в которой меня предупреждали, что меня хотят убить.

– О! – вскричала Аделаида Тальен, и сердце ее сильно забилось.

Но она не имела времени протестовать против этих слов Барраса, потому что в соседней зале раздался большой шум и опять начали аплодировать, точно приехала вторая Аделаида Тальен. Человек, не известный никому, вошел и вызвал всеобщее веселье оригинальностью своего костюма.

Новоприбывший был облачен в трико телесного цвета, разрисованное всевозможными аллегорическими фигурами и рисунками. Вместо того, чтобы явиться, как обыкновенное существо, на двух ногах он вошел на четвереньках. Дойдя до середины большой залы, он встал на голову и замер в совершенной неподвижности, продолжавшейся несколько минут. Это-то и возбудило всеобщую веселость.

Это противоестественное положение не позволяло никому узнать его, если бы даже его кто-нибудь и знал, поскольку лицо этого чудака было закрыто рыжими волосами, позволявшими видеть только кончик носа.

Когда он доказал свой талант клоуна, он опять пошел на четвереньках, быстро обошел две-три залы и наконец вошел в маленькую гостиную, где директор Баррас разговаривал с госпожою Тальен и смотрел на Марион; там он встал на ноги прямо перед директором. Баррас смотрел на него с удивлением, смешанным с веселостью, потому что он обратил внимание только на рыжий парик и на физиономию странного гостя, выпачканную желтой, черной и синей красками. Дикарь наклонился и сказал директору.

– Я назвал госпожу Тальен вашим людям, и они впустили меня.

Звук этого голоса не оставил никакого сомнения в госпоже Тальен.

– Это один из трех друзей, о которых я вам говорила, – сказала она Баррасу.

Директор, искренне смеявшийся при виде дикаря, совершенно успокоился. «Я имею дело с комиком, – подумал он. – И, кажется, он вовсе не похож на убийцу».

Марион сделалась еще бледнее, потому что в этом переодетом незнакомце она узнала Каднэ, то есть человека, шепнувшего ей несколько слов у ворот Тиволи. Каднэ поклонился Баррасу и сказал:

– Гражданин директор, я убежден, что вы испытаете чрезвычайное удовольствие, рассматривая мою татуировку.

И он самодовольно провел пальцами по рисункам, украшавшим его трико.

– Охотно, – отвечал Баррас, сначала приметивший только кучу голов и карикатур.

Блуждающий взгляд Барраса неожиданно остановился в области груди этого чудака, и директор не смог сдержаться от невольного крика удивления и гнева: на груди Каднэ была изображена гильотина, исполнявшая свою обычную работу. Тут были все: палач со своими помощниками, народ, толпившийся у подножия эшафота, и осужденный, с отуплением смотревший на палача. Под этим восхитительным рисунком было подписано крупными буквами: