Баланс столетия - страница 13

Софья Стефановна ждала первого ребенка. Ее собирались известить о случившемся позже, но необычное обстоятельство не позволило ничего скрыть.

Ночью в варшавской квартире она очнулась от страшного сна: чужая, почти пустая комната и умирающий на диване отец. Сон продолжался и после пробуждения, под плотно сомкнутыми веками: клетчатый плед, столик с упавшим стаканом, оплывшая свеча в стеклянном подсвечнике, отцовская Псалтырь, открытая на первом листе. И родной голос… Это было продолжение недавнего разговора со Стефаном Львовичем. Отцу показалось, что Сонечка «пошатнулась в вере», что «прилежание к науке посеяло в ней сомнительные мысли». И он обещал дочери явиться ей в минуту своей кончины, чтобы «утвердить существование Господа»…

В запоздавшем письме С. П. Лихнякович (родственница и наследница И. С. Тургенева) писала: «К тому времени Стефан уже перебрался с кресла на диван, дышал тяжело, хрипловато и часто вздыхал. Из всех разговоров его больше всего занимал разговор о книгах. Он беспокоился, как они разошлись и удастся ли их собрать, если придется восстанавливать Спасское. Он напоминал также, сколько у него сохранилось книг от батюшки с собственноручными пометками многих родственников, которые имели, как он выразился, „родственный обычай“ оставлять повсюду свои автографы. У самого же в руках я заметила Псалтырь с надписью на титульном листе: „1896 г. 1 мая с. Волово Орловской губернии Ливенского уезда“. Значит, приобрел он ее совсем недавно во время тамошней ярмарки. Псалтырь эту родительскую посылаю тебе и не могу удержаться от замечания. Обложка Псалтыри, несмотря на недавнее появление ее в нашем доме, сильно потерта: Стефан Львович не иначе часто и подолгу ее читал…»

Через несколько лет, когда почему-то встанет вопрос о лутовиновской библиотеке, Софья Стефановна ответит: «О книгах не беспокойтесь: все ли, нет ли, но кое-какие переехали на Королевскую [улица в Варшаве, на которой жили Матвеевы]. Если будет в них нужда в связи с музеем, Иван Гаврилович найдет способ их переправить. Никаких трудностей не будет. Две из них (с надписями Лавровых) мне показались особенно интересными. Это „Пояснение к произведениям живописи, скульптуры, архитектуры с девятью гравюрами, портретами ныне живущих художников, выставленных в музее Наполеона 1 ноября 1812“ и „Кавалер Мезопрут“ Александра Дюма. Париж, 1852. Издание Мареск и К. Дюма — это целый фолиант с богатыми иллюстрациями из издания собрания сочинений. Мне кажется, обе книги куплены во Франции. Но есть и русская — инструкция, как морить клопов, 1842 года. На ее полях заметки от руки — может быть, кого-нибудь из старших?»

Первая и единственная дочь Матвеевых — Татьяна Ивановна родилась в начале сентября 1900 года.

Первое упоминание о селении, находившемся на месте этого города, относится к XII веку. Это была деревня Елифановка, получившая название от имени основавшего ее зверолова. После строительства здесь церкви стала называться селом Рождественским. В XVI веке его получили во владение князья Ковра, одна из ветвей князей Стародубских. Василия Ковру, умершего в 1531 году, здесь знали все — как-никак с 1505 года первый наместник Великой Перьми. Один из его потомков, князь Иван Ковра, подарил село суздальскому Спасо-Евфимиевскому монастырю, служившему тюрьмой ставших неугодными мужьям московских великих княгинь: отвергнутой Василием III Соломонии Сабуровой, «опостылевшей» Ивану Грозному Анны Колтовской, ненавистной Петру I Евдокии Лопухиной.

Впоследствии в самом городе Коврове появились то ли ссыльные, то ли переселенцы — словены и сербы. От них в деревне Аграфенино Ковровского уезда пошла фамилия Молевых — Моле.

Ничем иным переселенцы не выделялись. Уезд жил главным образом разработкой широко известных с незапамятных времен известковых ломок — от города до устья Нерехты. Почти у всех крестьян были сады — у одних яблоневые, у других вишневые со знаменитой сладкой «владимиркой». Летом после обложных июльских дождей здесь взбухали бесчисленные ручьи, речки, даже озера, заливались до болотной прели дубовые рощи. Из Аграфенина к сородичам в Кидекшу ездить приходилось, по ступицу утопая в размытых колеях.