Балаустион - страница 12

— Да не смеши ты! Кто те даст, такому уроду? — недоверчиво фыркнул Алкимах.

— Дурак ты, Алкимах! Настоящие бабы, они разве за морду мужика любят? Не-ет, за хрен, здоровый, как у быка! Не веришь? Давай у Политы спросим, как в следующий раз жрать принесет? А потом я ее на твоих глазах загну и вдую, для подтверждения теории, а?

— Да иди ты в Эреб, болтун!

— А вот давай поспорим! На драхму, нет… на три, а?

— Иди к демонам!

— Нет, спорим, спорим!

— К демонам твои споры! Дай пожрать спокойно!

— То-то! Боишься продуть, клянусь собакой.

Алкимах промолчал, занятый выковыриванием из зубов застрявших кусочков мяса. Миарм, запрокинув голову, надолго припал к кувшину, резво дергая волосатым кадыком. Потом с довольным кряхтением поставил сосуд на скамью, вытер губы тыльной стороной ладони и продолжил восхваление частей тела и достоинств темперамента девицы Политы, девушки, насколько следовало из его слов, поведения весьма многообещающего. Этот сочный, но однообразный монолог, прерываемый изредка недоверчивыми восклицаниями Алкимаха, вскоре наскучил Леонтиску, и он перестал к нему прислушиваться. Тщательно слив последние капли баланды в ложку и опрокинув ее в рот, сын стратега дисциплинированно поставил чашку под дверь, а сам улегся на отполированный поколениями узников лежак и снова предался тревогам по поводу миссии Каллика. Незаметно, несмотря на тяжелые мысли, продолжавшую болеть голову и промозглую сырость подземелья, его сморил крепкий солдатский сон без сновидений.

— Эй, поганец, подъем! Встать, тебе говорят! — грубые крики прорвались сквозь плотное одеяло сна, оставляя в нем дыры, раздирая его на части, и наконец вытряхнули Леонтиска из этого теплого, уютного кокона в мрачную, освещенную танцующим рыжим пламенем реальность.

— Заключенный, встать перед архонтом-басилевсом светлого града Афин! — голос резкий, скрипучий. Алкимах приступил к исполнению обязанностей начальника караула.

Леонтиск сел на топчане, спустил ноги на пол. В помещении за решеткой кое-что изменилось. На стене появился второй факел, стало гораздо светлее. У дальнего проема, ведущего в коридор (и на волю) распахивает решетку Миарм — подтянутый, в шлеме, с копьем — ни дать, ни взять, образцовый воин! Алкимах, тоже с копьем, стоит у самой решетки камеры. Из коридора слышится гул голосов и шаги. Спустя минуту на пороге караульной появилась белоголовая персона архонта.

Подлец Демолай! Леонтиск вскочил. Пытаясь утихомирить заколотившееся в груди сердце, несколько раз глубоко вздохнул, сложил руки на груди (ладони сжаты в кулаки), застыл в шаге от прутьев. Вслед за архонтом в помещение ступил было Клеомед, но Демолай велел сыну и остальным подождать в коридоре.

Мягкими шагами городской голова приблизился к решетке. Архонту в это время было чуть более пятидесяти лет, он имел грузную, однако сохранившую аристократическую осанку фигуру, толстую надменную шею и породистое, властное лицо, высокомерное выражение которого немного скрадывалось окладистой седой бородой.

— Дерзкий глупец, — холодно, без всяких эмоций начал архонт, глядя желтоватыми ясными глазами на Леонтиска. — Эта клетка за твою низость — наказание невеликое.

— Что же такое я натворил, о архонт, что ты даешь приказ схватить меня, свободного гражданина города Афины? И сажают меня не в городскую тюрьму, а в твое собственное подземелье, как будто я раб твой или должник! В чем, архонт Демолай, состоит моя, такая великая, провинность? — говоря все это, Леонтиск попытался сделать мину искреннего удивления и возмущения, но получилась только кривая гримаса.

— Не трать понапрасну слов, юный лицемер! — в бездушном голосе архонта прорезались нотки гнева. — Ты прекрасно сознаешь, в чем твоя «провинность», я бы назвал ее по иному — изменой. Обыкновенно сие карается смертью или изгнанием!

— Что-о? — глаза Леонтиска полезли из орбит.

— Не ты ли посмел ослушаться приказа отца, оскорбить отцов города, с презрением отвергнув доверенное тебе важное поручение? Не ты ли, завладев важной, не принадлежащей тебе тайной, поспешил сообщить ее нашим врагам?

«Знают! Они все знают!» Сердце Леонтиска оборвалось и с ужасом полетело куда-то вниз. Все же он нашел в себе силы выдавить: