Смит заметил:
— Все лучше, чем «Гэтсби», скажи?
— «Гэтсби» тоже ничего. Короче, с пишущей машинкой я не расставался.
Они молча догрызали тающие на глазах яблоки.
По лицу Смита пробежала какая-то тень. Он сощурился и вдруг шепнул:
— Лети, огрызок.
И Менвилл, не раздумывая, выпалил:
— Балтимор не близок.
Тогда Смит спросил:
— Кто твой друг?
Широко раскрытыми глазами Менвилл смотрел на высеченные в камне буквы.
— Грейнджер.
— Грейнджер? — удивился Смит, глядя на приятеля.
— Ну да, — подтвердил Менвилл. — Грейнджер.
Тут Смит замахнулся и со всей силы запустил огрызком в могильную плиту.
Недолго думая Менвилл проделал то же самое, потом нагнулся, поднял огрызок и прицельно швырнул его во второй раз; теперь надгробье облепили яблочные ошметки, и букв уже было не разобрать.
Они оба уставились на это безобразие. Потом Менвилл развернулся и зашагал назад, петляя между могилами и не пряча слез. Сзади его окликнул Смит:
— Ты куда?
Не оборачиваясь, Менвилл хрипло выдавил:
— За яблоками, мать твою, за яблоками.