Балъюртовские летописцы - страница 4
А еще через несколько дней Казбек вдруг получил из редакции письмо обескураживающего содержания: «Для выплаты вам гонорара просим сообщить точный почтовый адрес, фамилию, имя, отчество». Вначале он подумал, что это повестка из военкомата, но потом сообразил, что вроде бы еще рано, возраст его еще не вышел. Слово «гонорар» было таинственным и настораживающим. Самое страшное — его значение не смог объяснить даже учитель русского языка и литературы, но он уверил Казбека, что письмо из редакции — это точно. Мучимый сомнениями, нахватав кучу двоек, Казбек все же решил выяснить, в чем дело, и собирался поехать в редакцию. Но в это время в их аул приехал погостить известный поэт из города и с ним его сын Курбан, ровесник Казбека. Они быстро подружились с Курбаном, Казбек очень старался ему понравиться, и это удалось. Как-то Казбек показал Курбану письмо из редакции. Курбан улыбнулся и сказал:
— Дурак, чего боишься, тебя же там ждут деньги!
— Сколько? — с замиранием сердца спросил Казбек.
Курбан подумал минуту-другую, видимо, вспоминая заработки своего отца, и сказал:
— Наверно, рублей шестьдесят, семьдесят.
Конечно, речь шла о старых шестидесяти рублях, но и этого хватило бы Казбеку для осуществления его самых заветных желаний. Во-первых, он хотел купить себе белую рубашку и доказать таким образом отцу, что, хотя тот и бегал за ним с палкой, он, Казбек, не такой уж прохвост — сам, своим трудом зарабатывает деньги. А во-вторых, во-вторых, хорошо бы купить серьги одной девушке…
Казбек занял у Курбана десять рублей и, сбежав из школы после первого урока, поехал на попутке в Балъюрт. До райцентра было недалеко, но и не близко — восемнадцать километров…
Хасаев сидел за тем же большим столом, так же мерно качался большой маятник над его маленькой головой, качался, словно отсчитывая не только время, но и несметное число добрых дел, творимых Хункерханом — поэтом и человеком.
— Поздравляю, — сказал Хасаев, увидев Казбека, но из-за стола не встал, а только протянул ему свою маленькую ладошку. — Главное — почин, у меня легкая рука — далеко пойдешь! — Рука у него была действительно легкая, почти невесомая. — Гонорар — там, пройди коридором и первая дверь налево, — деловито добавил Хункерхан.
В Казбеке все дрожало от счастья: «Все хорошо, все нормально и никто меня не поймал с враньем». И он пошел за гонораром и получил… четыре рубля. Прости-прощай сорочка. Прости-прощай серьги…
С тех пор Казбек не унимался. Не было, пожалуй, недели, чтобы «районка» не поместила его заметок. Он писал о ремонте аульского моста, о вывозе на поля навоза, о читательской конференции, которой никогда не было и быть не могло по многим причинам. А когда в газете опубликовали его большую заметку о художественной самодеятельности школы, что действительно существовало, все увидели в нем своего аульского летописца. Неграмотные старухи стали останавливать его на улице и просили увеличить пенсию, ровесники называли богачом и просили взаймы денег, не верили, что их у него нет, с обидой говорили ему: «Все копишь!»
Последний раз он ездил к Хасаеву накануне окончания школы — получать удостоверение нештатного корреспондента редакции. Вручая ему красную книжечку, Хункерхан сказал:
— Теперь ты настоящий работник пера, теперь у тебя бумага и ты можешь спокойно идти, куда хочешь, даже в магазине можешь проверить: правильно взвешивают товар или нет? Но лучше этого не делай, с ними связываться не дай аллах. Поздравляю! — И он сунул свою маленькую ладошку в широкую ладонь Казбека.
Да-а… Сейчас и грустно, и смешно вспоминать, а тогда он вышел из редакции с таким ощущением, будто подрос сантиметров на двадцать и некого ему отныне бояться, потому что есть у него в кармане красная книжечка, где написано «корреспондент». Когда показываешь книжечку, слово внештатный можно прикрывать пальцем — это он сразу усек, едва взял ее в руки. А сейчас лежит эта книжечка где-то дома, среди его архивных бумажек. Как странно, что теперь он будет главным редактором! Хункерхан до сих пор работает в той же должности, сидит за тем же столом, тот же маятник раскачивается над его головой. Недавно Хункерхана рекомендовали на республиканское совещание молодых писателей — ему уже под пятьдесят, а он так и остался на всю жизнь начинающим поэтом районного масштаба.