Бананы и лимоны - страница 22

Знала ли Алиса, что Петя готов побежать, броситься наперерез, взять ее портфель и нести у всех на виду? И сказать: «Алиса, я стал совсем другим человеком!». Нет, не знала.

Но и Петя, разумеется, не подозревал, что Алиса, заметив его, тоже готова была пересечь переулок, чтобы пойти с ним рядом и сказать, что давно уже на него не сердится, хотя раньше страшно сердилась, что есть у нее лишний билет на оперу Глинки «Руслан и Людмила», так не пойти ли им вместе.

Так они и шли — каждый со своим благим намерением — и кто знает, может быть, один из них и нашел бы в себе мужество пересечь переулок и первым пойти на сближение, если бы не Василий. Он двигался против потока школьников и явно кого-то искал.

— Василий! — крикнул Петя и бросился к нему.

— Ну вот, наконец-то! — сказал Василий и тоже просветлел лицом. — А то Леша Копейкин прошел, Савва прошел, а ты все не идешь и не идешь.

— Что-нибудь случилось?

— Да нет. — Василий пошел рядом с Петей. — Петя, а ты знаешь, как мышки устроили пожар?

— Мои?! — в ужасе воскликнул Петя.

— Да нет, не твои. Разве у тебя есть мышки?

— Ну, были…

— Вот именно, что были. Нет, не они. Упал из печи уголек. Мимо бежала мышка, шерстка на ней загорелась, мышка в ужасе юркнула под пол, а там — стружки сухие, мусор всякий…

— И загорелся дом?… Да разве так было?

— Не знаю, может быть, было, но я не об этом.

«Ах, почему Алиса не видела, как они встретились, — думал между тем Петя. — А может быть, видела?…»

— Так о чем ты, о чем?

— Я вот о чем. Мышек-то тебе бросать не надо бы. Петя умолк. Он и сам после того случая на крыше не раз думал о Мышках. «Как они там? — размышлял он. — Ведь маленькие еще, глупые. Их воспитывать надо…»

— Да я знаю, — сказал Петя. — Я и сам…

— Ну и что?

— Да знаешь, худо у меня стало с заданиями, вот какое дело. Все одно и то же: варежки, пуговицы, металлолом.

— Придумаем что-нибудь, — сказал Василий. — Хочешь, покажем им, как работают пожарные машины?

— А можно?

— А почему же нельзя. Приходите сегодня часика в три.

— Обязательно! — крикнул Петя. — Василий, ты жди, мы придем!

Нужно ли говорить, как обрадовались и удивились Мышки, когда Петя снова пришел к ним. Каждый старался протиснуться к нему поближе.

— Петя! — кричали они. — Ты теперь не уйдешь?

— Петя, ты все свои дела переделал?

— Что вы, разве все переделаешь!

— Значит, он опять от нас уйдет, — сказал Бесценный.

— Нет уж, теперь не уйду. Мышки, у меня для вас интересное дело.

Мышки запрыгали от нетерпения.

— Какое, Петя? Какое?

— Пока не скажу. Сегодня без пятнадцати три приходите к часам. Только не опаздывайте.

Да какое уж тут опаздывать! На всех переменах Мышки так и волочились за ним. Петя держал себя строго, спрашивал про отметки, делал замечания, а в душе ликовал.

Весь день он переживал свою радость и торопил время. Стрелки медленно приближались к двум часам. Мышки уже ушли по домам — они ведь кончали рано — и вдруг на последнем уроке за Петей пришли от Акима Макарыча.

Он шел и думал: «Зачем же меня вызвали на этот раз?»

— Послушай, Петя!.. — сказал Аким Макарыч, в сильном волнении прохаживаясь по кабинету. — Скажи от нашего имени, что это позор, позор и позор!

— Что — позор? — удивился Петя и испугался по привычке.

— А ты думаешь, что и на этот раз Африка ни при чем?

— А при чем здесь Африка?…

Аким Макарыч подумал.

— Вот что, Петя, я забыл тебе сказать, что звонили Мишель и Андерс.

— Они вернулись! — обрадовался Петя.

— Да, вернулись и узнали, что ты их разыскиваешь. Ты ведь их разыскивал?…

— Да, да!

— Так вот, они ждут тебя на городском собрании студентов и школьников во Дворце культуры. А так как мы имеем право делегировать одного человека, то ты от нас и пойдешь.

— Обязательно! — воскликнул Петя.

— Подожди, подожди… Ты не только пойдешь, но и выступишь, слышишь, Петя, выступишь от нашего имени. Что сказать от имени всех учащихся школы, ты, вероятно, знаешь, но я хотел бы, чтобы ты несколько слов сказал лично от меня. Прошу тебя сказать следующее: «Господа империалисты! Это мерзость — душить молодой побег, впервые пробившийся к солнцу, — и другим словом, иначе как мерзость, этого не назовешь! Позор, позор и позор и ничего более!..»