Банда гаечного ключа - страница 8

Стороннему наблюдателю, — если бы таковой существовал, — могло бы показаться, что канюк совершенно одинок в необъятности неба. Но это не так. Невидимые даже самому острому человеческому глазу, но хорошо заметные друг другу, остальные грифы ждут, лениво плавая в воздухе. И если один из них спускается, заметив кого-то мертвого или умирающего, другие налетают со всех сторон, ниоткуда, и толпятся, наклонив головы, вокруг чьего-то любимого тела.

Однако вернемся к мосту: музыканты объединенного оркестра высших учебных заведений городов Кенеб, Юта и Пейдж, штат Аризона, измученные, но все же старательно исполняют сейчас воодушевленную редакцию «Соберемся ли мы у реки?», за которой следует «Звезды и полосы навеки». После паузы — редкие аплодисменты, свистки, подбадривающие выкрики. Измученная масса чувствует, что конец близок, что мост вскоре будет открыт. Губернаторы штатов Юта и Аризона, бодрые дородные мужчины в ковбойских шляпах и остроносых башмаках, выступают вперед снова. У каждого в руках — пара гигантских золотых ножниц, сверкающих на солнце. Щелкают вспышки, совершенно излишние на таком ярком солнце — телекамеры фиксируют, как делается история. Когда они приближаются, из толпы зрителей выскакивает рабочий, торопливо направляется к ленточке, преграждающей путь к мосту, и поправляет что-то неуловимое, но, несомненно, важное. На нем желтая жесткая шляпа, украшенная наклейками-эмблемами его класса: американским флагом, черепом с двумя костями под ним, Железным крестом. Сзади, через всю спину его поношенного комбинезона, вышита отчетливо легендарная надпись: АМЕРИКА: ЛЮБИ ИЛИ ПОКИНЬ ЕЕ. Выполнив свою миссию, он быстро ретируется обратно, погрузившись в толпу, к которой он принадлежит.

Наступает самый ответственный момент. Толпа готова пропустить одно-два приветствия. Водители забираются на свои сиденья. Звук двигателей: моторы увеличивают обороты.

Финальные слова. Потише, пожалуйста.

— Давай, старина. Разрежь эту ерунду.

— Я?

— Вместе, пожалуйста.

— Мне показалось, ты сказал…

— Ладно, понял. Отойди. Так?

Большинство людей в толпе на дороге плохо видели, что произошло дальше. Но индейцы на склоне холма видели все это очень ясно. Лучшие места на трибуне. Они увидели выхлоп дыма, черного, с обоих концов разрезаемой ленты. Они увидели, как по мере сгорания ленты вдоль моста побежали искры, как при коротком замыкании. И когда высокопоставленные особы поспешно отпрянули назад, индейцы увидели незапрограммированный фейерверк, последовавший за ними. Из-под драпировок, украшавших мост, вырвался взрыв «римских свеч», горящих «колес Екатерины», китайских шутих и «вишневых бомб». Когда мост опустел, ярчайший фейерверк вспыхнул вдоль тротуаров. Ракеты выстреливали в воздух и взрывались — «серебряный салют», воздушные бомбы и М-80 гремели, вызывая сильные воздушные волны. Вихри дыма и огня вздымались и улетали, ленты шутих взмывали в воздух, как дымящиеся кнуты, щелкая и потрескивая, следуя по пятам за губернаторами. Толпа радостно зашумела, считая это кульминацией церемонии.

Однако она ошибалась. Это была еще не самая высшая точка кульминации. Внезапно самый центр моста поднялся, словно проткнутый снизу, и разломился надвое зубчатым продольным зигзагом. Через эту нелепую трещину, изломанную, как молния, стремительно вырвалось в небо полотнище красного огня, сопровождаемое звуком оглушительного кашля. Это был громовой, потрясающий грохот огромного взрыва, от которого содрогнулись песчаниковые стены каньона. Мост раскрылся, как цветок, его отдельные части уже не соединяла никакая материальная связь. Фрагменты, куски и секции начали складываться, оседать, ослабевая, проваливаться и падать в бездну. Брошенные предметы, освобожденные от всяких связей, — золоченые ножницы, разводной гаечный ключ, пара пустых Кадиллаков, — начали скользить по устрашающе крутому уклону провалившейся внезапно автодороги, запустили себя, медленно поворачиваясь, в пространство. Потребовалось немало времени, пока они долетели до дна каньона, и когда, наконец, они грохнулись на камни и воду далеко внизу, звук удара, долетевший значительно позже, был едва услышан даже самыми внимательными.