Банда - страница 7

— Так что мне, заткнуться?

— Да, Коля, да! Именно!

«Что-то у него никак монетки не закончатся, — раздраженно подумал Николай. — Боится, что трубку брошу, и пудрит мозги этими пятью монетами!» Но, поняв маленькую хитрость собеседника, все-таки не решался прервать разговор. Слишком долго он выполнял каждое желание этого человека, слишком многое их связывало.

— Хорошо, я подумаю, — сказал Пахомов.

— Ты слаб, Коля. Жизнь продолжается, и где-нибудь в другом месте, с другими людьми ты окажешься сильнее. И тогда заткнуться придется им. Понимаешь? Затыкаться приходится и мне, Коля. Честно тебе признаюсь. Но сейчас — ты. Так надо. А от заявления своего откажись. Скажи, что вызвано оно ревностью, семейными неурядицами. Тебе поверят, потому что это правда. Правда убеждает. Тебя поймут. Знаешь, кто тебя поймет? Те самые люди, которым ты и отправил свои разоблачения. Они уже получили твое письмишко… Да-да, Коля. И тут же позвонили мне, — как, дескать, быть? Я сказал, чтоб не торопились с выводами, сказал, что поговорю с тобой, а то ведь… Люди на службе, могут сгоряча и натворить всякого… А, Коля? Ты меня слышишь?

— Я вам не верю.

— Почему? — искренне удивился собеседник. — Почему, Коля? Разве я тебе когда-нибудь врал? Ты возил меня лет семь, наверно, и могу поклясться, что ни единого лживого слова ты от меня не услышал. Я вообще не вру, Коля! Я могу о чем-то умолчать, чего-то не сказать, но врать… Это так бездарно! Это невыгодно, Коля! Это неуважительно по отношению к самому себе.

— Ладно, не будем, — перебил Пахомов. — Замнем для ясности.

— Если дело в этом, если ты мне не веришь и хочешь убедиться, что я не вру… Через пятнадцать минут после нашего разговора тебе позвонит человек, которому ты и направил свои писульки. И он спросит — неужели это правда, неужели это возможно… А ты, убедившись в моей искренности, заверишь его в том, что твои писания — сплошная выдумка. Ну? Ладушки?

— Я отправил письма не только по местным адресам, — Пахомов только сейчас увидел, что в дверях стоит Лариса и давно уже с напряженным вниманием вслушивается в разговор. Правда, она слышит только его слова, но и по ним может представить все, что говорит Голдобов, а что позвонил Голдобов, Лариса, конечно, догадалась.

— Знаю! Знаю, Коля! Если еще куда отправил — разберемся. Но этому человеку ты скажешь о своей опрометчивости. Ну что, любовь и дружба?

— Нет.

Произнести это коротенькое словечко ему было непросто. Пахомов понимал, что все затеянное действительно глупо и бесполезно, но сейчас не мог вести себя иначе. Потом, когда этот разговор отойдет в прошлое, когда он не будет слышать льющиеся из трубки усмешливые слова, в самом деле разумные и убедительные, он снова наберется сил и утвердится в своем решении. Но сейчас только упрямство не позволяло ему признать поражение.

— Ох, Коля…

— У вас все?

— Еще одна монетка… Послушай меня, Коля… Если твой бунт направлен на то, чтобы отстоять Ларису… То зря. Она не сможет жить с тобой. И ты не сможешь. Я немного тебя знаю, ты ей никогда не простишь… Хочешь, расскажу немного о ее московских командировках? К кому она ездила, зачем, другие подробности… Лариса нас очень выручала. И мы в долгу не оставались. Она там приглянулась, ее заметили, оценили по достоинству. Мы уже просто вынуждены были отправлять ее в Москву гораздо чаще, чем требовалось по делу. И она всегда справлялась, блестяще справлялась со всеми своими обязанностями. Даже с теми, которые я не указывал в приказе о командировке. Она наш человек, Коля. И сама уже не сможет жить иначе. И не захочет жить иначе.

— Вы в этом уверены? — зло спросил Николай, снова обретя уверенность.

Последних слов Голдобову не следовало произносить. Это была ошибка. Дала себя знать спесь крупного начальника, который привык видеть почтительное послушание, а сейчас вынужден был уговаривать собственного водителя. Не сдержался Голдобов, оплошал.

— Да, Коля. Конечно, уверен, — ответил он после молчания, осознав, что занесло его, занесло, но было поздно.

— Вот и я хочу в этом убедиться, — сказал Николай и положил трубку.